Однако, когда они вновь и вновь повторяли про себя то, что подсказывал им рассудок: «Об этом можно больше не беспокоиться», — где-то в глубине душа откликалась печалью, как если бы из рук в пути выпал посох. Итак, их ожидала смерть. И это было бы еще ничего, но неизвестно, сколько могла продлиться страшная неопределенность…
Когда процессия прибыла на подворье дома Хосокава в Таканаве, ронинов сразу же пригласили в дом и провели в большую гостиную. Князь Хосокава с нетерпением ждал их прибытия, и сам вышел приветствовать гостей в сопровождении своих вассалов. Ронины, опустившись двумя рядами на колени, почтительно пали ниц. Из всех четверых даймё, чьему попечению были поручены ронины, один князь Хосокава самолично вышел к гостям и вступил с ними в разговор. Он похвалил ронинов, назвав их поступок дивным деяньем, сказал, что премного доволен предоставившейся возможностью взять их на попечение и заметил, что, по повелению сёгуна, к ним будет приставлена многочисленная стража, но думать о ней плохо не следует и, если что понадобится, можно обращаться с любой просьбой. С этими словами князь встал и собрался удалиться. Ронины и на том были ему премного благодарны. Тронутые такой заботой, они некоторое время оставались в почтительном поклоне, не смея поднять головы от циновки.
Сам князь, глядя на распростершихся перед ним ронинов, тоже, казалось, был взволнован. Вернувшись в свои покои, он приказал своему управляющему:
— Наверное, они голодны. Накормите их поскорее.
Год между тем близился к концу, и горожане, охваченные предновогодней суетой, азартно обсуждали слухи о свершившейся мести ронинов. Уличные разносчики, понимая свою выгоду, без устали таскали пачки печатных оттисков из одного квартала Эдо в другой. В эпоху, когда еще не было ни обычных газет, ни экстренных выпусков, то был единственный источник новостей, из которого горожане могли почерпнуть сведения о ронинах.
Как только очередной разносчик громко заявлял о своем прибытии, к нему тотчас же сбегались покупатели со всей округи. Над таким листком собирались посудачить соседи, да и в домах все члены семьи только о том и толковали. Весь город был на стороне ронинов. С замиранием сердца все ждали, какую меру наказания присудит ослушникам сёгун. Как это бывало во все времена, за людьми, занимавшими низкое социальное положение, не признавали права открыто выражать свои чувства, апеллируя к государственным деятелям. Если бы такое было возможно, нашлось бы великое множество защитников, которые предложили бы свести наказание ронинов к минимуму, как им представлялось справедливым, но все, что простые люди могли сделать, — это обсуждать события в узком кругу приятелей и знакомых, и, как ни велико было их нетерпение, все принимали как само собой разумеющееся и не подлежащее сомнению, что, согласно обычаям, первое слово всегда имеют самураи, а простолюдинам надлежит перед ними склонять головы.