— Ну, точно я ничего не знаю, — уклончиво ответил Янагисава в своей неизменной мягкой манере. — А вы, ваша светлость, как полагаете? Со временем, конечно, люди будут выдвигать разные версии. Я лично всегда считал, что остается только положиться на суждение его высочества и принять высочайшую волю. С прискорбием наблюдаю, как близко к сердцу его высочество принимает случившееся. Каков бы ни был высочайший приговор, ронины уже одним этим должны быть безмерно счастливы.
Нынче утром в постели князь вспоминал тот разговор. Может быть, уже тогда решение сёгуна было известно? — подумал он.
Вся громоздкая тяжеловесная машина, нанизанная на ось единоличной воли сёгуна и именуемая «высочайшей справедливостью», пришла в движение. Цунатоси, бывшему одной из нескольких десятков шестерней этого механизма, оставалось только двигаться в том же направлении. Все хлопоты, все усилия, которые он предпринимал до сих пор, были просто вращением вхолостую. Должно быть, не высказывавший своего мнения и ничего не предпринимавший Янагисава и иже с ним заранее определили время, когда машина заработает, и направление, в котором она будет двигаться. Над пустыми хлопотами князя Хосокава верховный советник, наверное, только посмеивался.
Своим вассалам, явившимся с утра приветствовать господина, князь приказал:
— Проводите их в последний путь с почестями, торжественно.
Перед взором князя возник этот путь — ровная дорога, будто вымощенная камнем…
Часов в десять доставили официальный приказ, и на него надо было писать расписку. Цунатоси отправился в паланкине к дежурному управителю замка в текущем месяце, а оттуда погнал носильщиков к своей усадьбе в Мита, занавес дня был поднят.
Солнце еще не взошло, и на траве висели льдинки замерзшей росы, напоминая о зиме, которая не торопилась уходить. Но вскоре солнечные лучи заиграли в листве деревьев в саду, и небосвод окрасился лазурью.
Яхэй Хорибэ и Кихэй Хадзама, пробудившись от непрочного стариковского сна, встали рано. Одновременно с ними встали Дзюнай и Кураноскэ. В комнате молодежи двери были закрыты — все еще спали. Однако, пока Дзюнай оповещал своих соседей по комнате, что все уже решено, и церемония состоится сегодня, в комнате молодежи тоже началось шевеление, и ее обитатели по одному — по два потянулись к умывальнику.
Известие, которым поделился с ними Дзюнай, стариков нисколько не испугало. Всегда и во всем занимавший активную позицию Яхэй Хорибэ бодро заметил:
— Что ж, пора, пожалуй!
Остальные невозмутимо выслушали сообщение с таким видом, будто речь шла о том, чтобы выпить чашку чая или съесть плошку риса. На том разговор прекратился. Оглядев комнату, Кураноскэ увидел, что Кихэй Хадзама, который за время их пребывания в усадьбе Хосокавы и двух слов не проронил, уселся в уголке у окошка на свое особое место, на которое более никто не покушался, и блаженно дремлет, залитый от груди до колен падающим из-под стрех солнечным сияньем.