— Я раньше тоже так считала. Но теперь… Я так счастлива, по-настоящему счастлива! Так счастлива, что теперь и умереть не страшно! — с жаром выпалила Отика. Наконец-то она получила то, к чему втайне всегда стремилась, и теперь все существо ее пламенело, сгорало от восторга. Словно валы прибоя, вновь и вновь гремели в ее груди волны счастья, ощущение неземного блаженства разливалось по всему телу.
Хаято не разделял ее восторгов. С самого начала его преследовало чувство неудовлетворенности: «Как, и это все?» Ему казалось, что должно было быть что-то еще… Вот уже четвертый день проводил он в этом доме наедине с Отикой, а чувство неудовлетворенности все не проходило — наоборот, с каждым часом оно усиливалось. Будто холодный ветер задувал в сердце. Будто мрачно шелестели в груди белесые, не видевшие солнца цветы и травы. Свинцовая тяжесть наваливалась и гнула к земле. Какое-то болото… Дремлющая под облачным небосводом топь… Неподвижное небо — ни дождя, ни солнца. Хочется яростного ливня — чтобы всколыхнул мироздание! Сколько можно сидеть здесь, не смея и помыслить об иной, яркой, наполненной жизни? Какое убожество! Его загнали сюда, в западню! Шаг за шагом он опускался все ниже по зловещей лестнице — и вот… Теперь уже не выбраться назад.
— Если вдруг что-нибудь случится… — прошептала Отика, наклоняясь совсем близко к лицу юноши и заглядывая ему в глаза. Мягкие руки ее крепко обхватили Хаято за шею, будто не желая никогда его отпускать. — Что ты тогда собираешься делать? — изменившимся голосом спросила она.
Хаято вымученно скривил губы.
— Я не знаю. Не знаю, и все! Там будет видно… Вот такой уж я человек! — сказал он, будто насмехаясь над самим собой, и потянулся к чарке сакэ. Лицо Отики будто окаменело.
— Если ты меня тогда бросишь… — выдохнула она, и слезы, оставляя блестящий след на щеках, закапали на татами.
— Так что, убить его?! — воскликнул Хаято. Он сжал лицо женщины в своих ладонях и пристально посмотрел на нее сверху. Какая-то дикая, бешеная страсть накатывала откуда-то из глубины. Совсем рядом в неясном свете смутно белело лицо женщины. Слезы затуманили его взор.
Вдруг из сада кто-то окликнул:
— Эй, Отика!
Голос не мог принадлежать никому, кроме Бокуана. Любовники вздрогнули от неожиданности. На беду из-за жары на первом этаже створки внешних перегородок не были закрыты изнутри…
— Эй, где же ты! — снова донесся голос из сада.
Оба вскочили в растерянности. Однако Отика вскоре пришла в себя, и Хаято получил возможность убедиться, на что способна женщина в решительный момент. Прежде всего она мгновенно задула фонарь, и густая мгла весенней ночи разлилась из комнаты по коридору.