Мелани распахнула дверь и тут же ушла в кухню, даже не взглянув, кто к ней пришел, и не дав себе труда запереть замок. Невозможно не догадаться, чем она занималась накануне. Она была совершенно не в себе и страдала от тяжкого похмелья. На ней была синяя ночная рубашка с кружевным воротом, открывавшим тяжелые, обвисшие груди.
Она подошла к обеденному столу, который отделял кухню от жилой комнаты, спихнула на пол пачку цветных журналов, выругалась и стала что-то искать среди царившего на столе беспорядка.
— Прошу прощения, — произнесла она сиплым, осевшим голосом. — Дико болит голова. Нужно чуть — чуть, чтобы ожить.
Наконец она нашла то, что искала, и в первый раз повернулась к посетителю. В одной руке она держала пачку сигарет, в другой — бутылку.
В первую секунду на ее лице застыло тупое, отсутствующее выражение; затем она зажгла сигарету, жадно затянулась и отхлебнула глоток водки.
— Я тебя не ждала, — угрюмо проговорила она.
— Я могу вернуться домой, позвонить и назначить встречу.
— Нет.
Ответ прозвучал чересчур поспешно. Мелани присела на край стола, затянулась еще раз, выпустила дым и стряхнула пепел на грязный линолеум.
В такой позе ее ночная рубашка туго обтянула ее груди, живот, бедра. Сквозь нейлон просвечивала дряблая жирная плоть. В юности она была красива и способна взволновать любого мужчину, но сейчас при виде ее тошнота подступала к горлу.
Ее взгляд метнулся к чемоданчику и застыл. Видимо, сука учуяла деньги. Господи, какая же она жадная. И даже не пытается это скрыть. Ее природа требовала денег, как она требовала алкоголя, кокаина, новых и новых мужчин. Она ходячий рассадник заразы. Ей безразлично, что делают с ее организмом наркотики, венерические болезни, грязные иглы, секс без предохранения. Чудо, что она до сих пор жива.
— Это? — спросила она, указав сигаретой на портфель; при этом пепел опять свалился на линолеум.
Отдавать еще рано. Всему свое время. Можно немного поиграть с ней.
— Ты сдержишь слово?
Она торжественно подняла правую руку, раскрыв ладонь.
— Честное слово.
Как будто слово шлюхи может чего-то стоить.
— Ты не явишься снова, чтобы выторговать еще?
— Клянусь, нет. Мне больше ничего не надо. Я уеду на Запад и начну жизнь сначала.
Повисло тяжелое молчание.
— В тот раз ты тоже поклялась и нарушила слово. Ты вернулась. Тебе опять понадобились деньги.
Мелани облизнула пересохшие губы.
— У меня были тяжелые времена. Но больше мне ничего не нужно. Пятьдесят кусков хватит.
Ясно, эта дрянь лжет, и умело, надо отдать ей должное. Говорит убедительно, даже искренне. Но и пятьдесят тысяч долларов у нее надолго не задержатся, и она вернется, станет клянчить, обещать и угрожать.