— Этот монах,— сказал патер,— нарушил обет целомудрия — соблазнил после совершения богослужения десятилетнюю послушницу; вон тот,— продолжал старец, указывая на молодого монаха, который, сидя в углу на корточках, дико озирался по сторонам и скрежетал зубами,— тот тяжко согрешил против обета послушания…
— Но ведь он сумасшедший,— произнес Эбергард.
— Поэтому он и останется до конца своей жизни в этой келье. Разве светские законы не призваны ограждать общество от опасных преступников? Разве не заключают в дома умалишенных тех, кто утратил рассудок? О, святые отцы Санта-Мадре мудры и справедливы!
Эбергард содрогнулся при виде этих несчастных, наказанных с такой строгостью и фанатичным рвением, на какое способна только инквизиция.
— Несчастные! — воскликнул он с дрожью в голосе.— Не лучше ли было воздействовать на них кротостью и милосердием?
— Кротость вредит, когда она действует в ущерб справедливости! Взгляните на этого монаха,— продолжал патер, когда Антонио отворил дверь в келью, где лежал маленький человечек с неестественно блестящими глазами.— Он тяжко согрешил против обета нищеты: обокрал монастырскую казну, и его милостиво приговорили только к трехлетнему заключению; когда кончился срок его наказания, он украл из Бургосского собора серебряное блюдо. Теперь он заключен сюда на всю жизнь. Согласитесь, что и в миру закоренелые преступники подвергаются пожизненному заключению.
Эбергард двинулся дальше; подземный коридор раздваивался, и на пересечении находился аналой; все трое прошли мимо него.
По сырым ступеням они спустились во второе подземелье. Здесь Эбергард также заставлял себя заглядывать в каждую келью, но находил там только истощенных монахов, жалующихся на то, что мыши и крысы воруют у них черствый хлеб.
Брат Антонио с готовностью отворял каждую дверь, услужливо светил фонарем… Маргариты нигде не было, отчаянье подступало к сердцу Эбергарда.
— Вы все обошли и везде побывали,— сказал патер Целестин, когда они осмотрели последнюю келью; дальше была глухая стена.— Теперь вы убедились, князь, что девушки нигде нет. Ваше желание выполнено.
— Только наполовину, благочестивый отец; остается еще осмотреть женский монастырь.
— Женский монастырь? — в раздумье переспросил Целестин.
— Благочестивые сестры спят, как же мы, мужчины, можем войти в их кельи? — с упреком заметил брат Антонио.
— Нам придется войти туда, благочестивый отец,— сказал князь с такой твердостью, что патер невольно поежился.
Но, тем не менее, голос его прозвучал строго:
— Я не могу этого допустить, сударь.