— А что ты продаешь?
— Дерьмо всякое, — говорит Салим. — Бессмысленные побрякушки да безделушки, сувениры для туристов. Страшное, дешевое, жуткое, никчемное дерьмо.
Таксист резко выворачивает руль вправо, что-то объезжает и снова движется по прямой. Салим удивляется, как он видит, куда ехать: в сумерки, в дождь, да еще в темных очках с толстыми стеклами.
— Дерьмо, значит, продаешь?
— Да, — говорит Салим, и его охватывает страх и ужас оттого, что он сказал правду.
— И никто не покупает?
— Нет.
— Странно. А зайдешь в магазин — все полки дерьмом завалены.
Салим нервно улыбается.
Впереди улицу перегораживает грузовик: перед ним стоит красномордый коп, кричит и размахивает руками, показывая, что объезжать нужно по соседней улице.
— Поедем другим путем, в объезд, по Восьмой авеню, — говорит таксист. Они сворачивают и оказываются в чудовищной пробке. Гудки исполняют какофонический концерт, но машины и не думают двигаться с места.
Водитель начинает клевать носом. Его подбородок постепенно опускается на грудь — все ниже и ниже. Он даже потихоньку всхрапывает. Салим, надеясь, что ничего плохого все-таки не случится, вновь протягивает руку и трясет его за плечо. Водитель приподнимает голову, и Салим задевает рукой его лицо, сбив солнцезащитные очки.
Водитель открывает глаза, берет очки и снова их надевает — но уже слишком поздно. Салим видел его глаза.
Машина под дождем еле ползет. Цифры на счетчике щелкают непрестанно.
— Ты убьешь меня? — спрашивает Салим.
Водитель сидит, поджав губы. Салим смотрит на него в зеркало.
— Нет, — еле слышно говорит водитель.
Машина снова останавливается. Дождь барабанит по крыше.
— Моя бабка клялась, что однажды поздно вечером видела на краю пустыни ифрита, ну или, может, марида, — начинает Салим. — Мы ей сказали, это просто ветер поднялся, маленькая песчаная буря, а она нам: нет, она видела его лицо, и в глазах у него горело пламя, как у тебя.
Водитель улыбается, но его глаза скрывают черные очки, и Салиму остается только гадать, веселая это улыбка или нет.
— Бабушки и сюда добрались, — говорит водитель.
— В Нью-Йорке много джиннов? — спрашивает Салим.
— Нет. Нас немного.
— Есть ангелы, есть люди, сотворенные Аллахом из глины, а еще есть народ огня, джинны, — говорит Салим.
— О моем народе здесь никто ничего не знает, — говорит водитель. — Люди думают, мы исполняем желания. Если бы я мог исполнять желания, как, по-твоему, крутил бы я баранку?
— Я что-то не понимаю.
У таксиста мрачный вид. Пока он говорит, Салим рассматривает его лицо через водительское зеркальце, следя за движением темных губ.