— Хорошие места были, — проговорил Николай. — Вон на той вербе проволока висела. — Раскачаешься на ней, а потом перевернешься в воздухе несколько раз — и бултых в воду. Кра-со-та…
— Идут, — сообщил командир.
Первым подошел мужчина лет тридцати, выше среднего роста, широкоплечий. Хрипло проговорил:
— Зовите Борисом. Простите, руки не подаю, обморожена.
— Я тоже мороженый, — с акцентом произнес низкорослый. — Называюсь Ахмет.
— Семен, — представился третий: молодой, узкоплечий, в короткой шинели.
Татьяна Евгеньевна обратилась к Анатолию:
— Мы с Ниной должны возвратиться. В селе три дня сидит следователь, ищет документы, карты и оружие убитых. Немцы, мол, нашли не все, часть кто-то спрятал. Допрашивает всех поголовно, и наше отсутствие может быть замечено. Дня через три приду.
Мы двинулись к городу. Анатолий и Роза пошли с Борисом и Семеном, Ахмет шел с Николаем, а я немного сзади. До Бутылочной колонии добрались благополучно. Мы с Ахметом ночевали у Николая.
Дня через два я пришел к Николаю, принес бинты, кусок настоящего фабричного мыла и сахарину.
— Заходи, — радостно пригласил Николай, — дома только мы с Ахметом. Посмотри, как я его подстриг. Первый раз в жизни парикмахером был, но Ахмет говорит, что лучше меня никто раньше его не стриг. Сейчас баню устроим.
Друг говорил оживленно. Забота о новом товарище доставляла ему удовольствие. Ахмет приветливо кивнул мне и смущенно улыбнулся. Небольшого роста, мускулистый, лицо крупное, глаза узкие, живые, волосы черные как смоль и добрая застенчивая улыбка — таким мне запомнился Ахмет Жунусов.
— Коле говорю, не надо баню, надо скребелку. Голову зудит, чесать надо, а он — баня, баня…
Я понял, что слово скребелка является чем-то средним между гребенкой и скребницей. Одна рука Ахмета была забинтована, кисть другой покрыта струпьями. «Как же он будет мыться?» — подумал я, прислушиваясь к грохоту, доносившемуся из кухни.
В детскую, где мы с ним сидели, вошел Николай:
— Перво-наперво помоем голову. Потом и телесам омовение учиним, как говорит наш сосед дядя Вася.
Ахмет поерзал на стуле и неохотно встал.
— Смелей, смелей, — подбадривал его Николай.
Из кухни долго доносились всплески воды, смех. Ахмет появился в немецкой нательной рубашке до колен, счастливо улыбающийся. Николай гремел посудой, переливал воду, напевал. Я дал Ахмету расческу, и он, держа ее двумя пальцами, с трудом расчесывал густые и жесткие волосы.
— Вымыт, как перед свадьбой, — весело сказал Ахмет, глядя на вошедшего Николая. — Побьем немца — жениться буду, вас на плов приглашу.