– Объясни, – сказала она, – как все может быть так сложно и в то же время так просто?
С внезапным сердечным сбоем Уиллоус осознал, что Паркер говорит не о Джоуи с Эмили. Он замер, глядя на нее. В плотном летнем воздухе роилась пыль, голубели клубы выхлопных газов. В темных глазищах Паркер читалась уязвимость, как у всякого попавшегося впервые. Уиллоус долго не отводил взгляда, потом повернулся и без единого слова быстро пошел к машине.
Дожидаясь лимузина, чтобы ехать в лос-анджелесский аэропорт, Ньют и Рикки препирались о том, разумно ли брать с собой оружие. Ньют согласился с Рикки, что между двумя странами нет почти никакой разницы, разве только налоги в Канаде преступно высоки. Но, заметил он, рейс Лос-Анджелес – Ванкувер все-таки международный. Следовательно, им предстоит общаться с въедливыми таможенниками и собаками, которые любят обнюхивать багаж.
Рикки сказал:
– Ну а «глок»? «Глок» я могу взять?
Он говорил о полуавтоматическом пистолете израильского производства, сконструированном преимущественно из высокотехнологической пластмассы. Рикки полагал, что если его разобрать и творчески подойти к упаковке багажа, ни один рентген ничего не выловит.
Тогда Ньют не видел смысла зря рисковать; всегда можно раздобыть пушку в Канаде. Но все оказалось не так просто. У Фрэнка было оружие. Во всяком случае, Ньют полагал, что есть. У Рикки же из-за мошенника Слизняка не было. Ньют чувствовал себя не в своей тарелке. Странно, что Фрэнк вышел из игры. Ньют не поверил ни слову из этой ахинеи: влюбился. Чушь, тут другое. Может, после всех переделок он стал бояться пушек.
Ньют был ранен однажды, несколько лет назад, но помнил все, будто это случилось только что. Помнил пулю, которую влепила ему Паркер и которая прошла сквозь грудную клетку, пробила легкое и ударилась о ребра; рвущаяся плоть и крошащиеся кости сыграли, как охрипшая волынка, такой душераздирающий похоронный марш, что у него до сих пор наворачивались слезы на глаза.
Помнил он и хирурга по фамилии Эпстайн, который зашел к нему через несколько дней после того, как его привезли на «скорой», хлыща в тысячедолларовом шелковом костюме с пронзительными голубыми глазами, волосатыми руками, благоухающего лосьоном после бритья. Мнил себя чуть ли не героем. Впечатывая каждое слово, исполненное бессмертной мудрости, веско и тяжело, словно мостил улицу, Эпстайн сообщил Ньюту, что тот как нельзя более приблизился к положению, когда в книге запланированных дел остается последняя запись: вскрытие.
Наконец послышался звук спускаемой воды, и Рикки вышел из ванной. Ньют сказал ему, что надо еще раз попытаться раздобыть оружие.