И все же, дорогие друзья, сын уже закончил все приготовления, и нам предстоит вознестись в высокие сферы искусства.
На этом заканчивается второй из четвергов земельного прокурора д-ра Ф.
А я, Мими, вознесусь-ка полочкой повыше ворошить книжки.
Третий четверг земельного прокурора д-ра Ф., когда «Дело с пеларгонией» приобретает несколько иной оборот
В день, когда около десяти утра в дверь особняка в стиле модерн, расположенного на тихой улочке престижного района, позвонила женщина в не по сезону толстом красно-коричневом манто с обернутым в целлофан стеблем белой пеларгонии в руке, за которой незаметно для гостьи проследила фрау Флуттерле (по имени Фридерика, как мне помнится), последняя как раз выходила из расположенного неподалеку дома, с тем чтобы направиться к газетному киоску на другой стороне пересекающего упомянутый район узкого канала, это было 19 июня и в четверг. Если мне не изменяет память, обо всем этом вы уже знаете с моих слов.
В то утро, когда в доме герра доктора Раймунда Ванзебаха, врача-рентгенолога, в четыре утра зазвонил телефон, на календаре было 16 июня, то есть понедельник.
Герр доктор Ванзебах не был разбужен резким звонком аппарата, более того, он дожидался его в бодрствующем состоянии (шел июнь месяц, приближался день летнего солнцестояния, а с ним и самая короткая в году ночь, и сквозь широкое окно роскошной квартиры врача-рентгенолога было видно, как занимается новый день) – уже в зеленом охотничьем обмундировании он торопливо бросился к телефону снять трубку, с тем чтобы звонок не разбудил и без того пребывавшую в утренние часы обычно в дурном настроении фрау Ванзебах, и, сняв трубку, ответил собеседнику, даже не представившись, а лишь коротким: «Да?» И тут же: «Уже иду».
Шлессерер приглашал доктора Ванзебаха поохотиться. Дело в том, что, несмотря на весьма удачную карьеру коммерсанта, чуточку недалекий во всех остальных отношениях Шлессерер все же не принадлежал к избранному кругу общения доктора Ванзебаха – члена престижного клуба «Состыкованных», а также других, не менее престижных, таких как «Наталла», «Ротари-клуб», кроме того, гольф-клуба и «Общества друзей Национального театра» (будучи в некоторых из перечисленных отнюдь не рядовым членом), – чье имя регулярно появлялось в местной прессе, в «Абендцайтунг», например, а нередко и в «Бунте», зачастую даже с фотографией, как правило, в обществе одетой в туалет от Версаче супруги и дочери, отдававшей предпочтение нарядам от «Роккобарокко». Именно благодаря его дочери, ее звали Ева, и подружились семейства Ванзебах и Шлессерер, поскольку Ева на протяжении некоторого времени находилась в приятельских отношениях с сыном Шлессерера Ральфом, причем узы дружбы были тесны настолько, что поговаривали о соединении семейств на родственной основе. Правда, потом эта дружба (едва не скрепленная помолвкой) расстроилась, что несколько отдалило семейства друг от друга, однако ничуть не повлияло на сердечные отношения Ванзебаха (который в обществе Шлессерера имел возможность отдохнуть от надсады светских отношений своего обычного круга общения) и Шлессерера (ему льстила дружба с пропечатываемой в «Бунте» персоной), который не отказывался от общества врача-рентгенолога, в то время как жены обоих начисто утратили интерес друг к другу, так что прежние отношения едва теплились.