— Опять смеётесь.
— Так ведь не над чем пока плакать, отче. Вы посмотрите, как бесятся наши бесы, когда над ними смеются. У них аж заворот кишок – или чего там у них есть – начинается. Настолько, что я начинаю всерьёз сомневаться в их разумности. Ирония и, прежде всего, самоирония – лучшее лекарство от сумасшествия, уж вы мне поверьте, отче. Но мы отвлеклись. И, если с царским родом всё более или менее ясно, то при чём здесь моё кольцо и при чём ли оно вообще – мне по-прежнему решительно непонятно.
— Счастливчик вы, — завистливо хмыкнул Осоргин. — Всё-то остальное вам, как обычно, понятно!
— Придётся вам всё-таки подождать ответа из Ватикана, — покачал головой Ладягин.
— Прошло довольно много времени уже.
— Не все так быстро читают, как вы. А некоторым, в отличие от вас, требуется ещё и поразмыслить над прочитанным, — проворчал священник. И продолжил, когда отцвели улыбки: – Но мы же опять не узнали ничего принципиально нового. Чего-то, о чём мы даже не догадываемся?
— А по-моему, нет никакой особенной тайны, — покачал головой Матюшин. — Другой тайны, я имею ввиду. Вообще, нет ничего тайного, только скрытое, да и то – до поры.
— Истинно так, Николай Саулович, — вздохнул священник. — И всё же мы ходим вокруг да около. Кто же покушался на княгинюшку – ведь он так и не сказал?
— Это нам не очень интересно, отче, — усмехнулся Гурьев. — Теперь Рэйчел ничего не грозит, — во-первых, мы рядом, во-вторых, не в пешках дело, в-третьих – не нужно спешить, они вылезут сами, а гоняться за ними, таща за собой шлейф из слухов и Скотланд-Ярда – зачем? Ясно, за всей этой катавасией стоит именно Виктор. Ясно, как только я найду исполнителей, я их убью, а вы будете страшно переживать по этому поводу. Оно вам надо, отче?
— А вам?!
— Надо же и мне расслабляться как-нибудь, — усмехнулся Гурьев. — Да вы напрасно так переживаете, отче. Никакого удовольствия в этом нет, одна сплошная голая-босая необходимость. Зачистка окружающего пространства.
— Поражаюсь я вам, Яков Кириллович, — глядя на Гурьева, проговорил священник. — Не злодей же вы, не злодей, это же очевидно, — а такие вещи говорите, что прямо сердце болит!
— Извините, батюшка, — голос у Гурьева, не изменив ни высоты, ни тембра, сделался совершенно другим, и все это почувствовали. — Вот мы сейчас закончим самые необходимые мероприятия – и я вас непременно попользую. Нам всем ваше сердце ещё понадобится, и непременно – здоровое. Надеюсь, в моих возможностях, когда речь идёт о здоровье, вы хотя бы не сомневаетесь?
— Нет. Но меня сейчас вовсе не моё здоровье беспокоит. Что вы собираетесь делать дальше с господином бароном?