— Я ей говорила, что она не должна появляться на людях. — В дверях стояла Лиза и изображала недовольство. — Но она так ждала тебя, что удержать ее в комнате оказалось нереально.
Девочка по-прежнему обнимала Филиппа, и тот насильно отстранил ее, разжимая худые ручонки, и ласково улыбнулся.
— Я боялась, что ты не приедешь. — Глаза Снежаны светились радостью.
— У меня машина сломалась. — Пояснил тот, обращаясь к Лизе.
— Ну, да знаем мы твои поломки. Очередная Зайка? Надеюсь, она того стоило. — Фыркнула Лиза, возвращаясь в столовую. Кузина мстила за презентацию фильма — Фил сбежал минут через десять после Саши. Отчего-то неожиданно показалось, что наполненный людьми зал слишком пуст для него одного.
Снежа задумчиво прошлась по холлу, разглядывая свои босые маленькие ступни, высовывавшиеся из-под длинного подола.
— Филипп? — Появилась Аида. — Ты чего так задержался? — Она чмокнула сына в щеку.
— Машина сломалась. — Тот стянул пальто, оставшись в рубашке.
Из гаража вернулся Максим и стряхнул дождевые капли с куртки на мраморный пол.
— Ну, и ливень. Тебе повезло, Малышка, — покосился он на девочку, — в дождь называют самых сильных ведьм.
Та фыркнула, точно копируя Лизу, и, шлепая пятками, вернулась в комнаты.
— Она взрослеет на глазах. — Хмыкнул парень, уже взбегая по лестнице на второй этаж.
В полночь вся семья собралась в склепе. Закутанные в черные широкие плащи с большими капюшонами взрослые окружили углубление в полу. Со стены на них скалилась дыра, приготовленная для праха усопшего деда. Все сохраняли торжественное молчание и ждали, когда стрелки часов сойдутся на вертикальной отметке. Ровно в полночь по каменной лестнице прошуршали шаги, и в темное холодное помещение вошла Снежана. Ее худенькая фигурка в белой длинной рубахе походила на легкий призрак. Лицо девочки побледнело от волнения, но синие глаза блестели нетерпением.
Она гибко скользнула в погребальную яму, готовая умереть, чтобы возродиться и получить истинное имя. Только после ритуала сила позволит девочке творить колдовство, светлое или темное, юная ведьма обязана сама решить.
— Готова ли ты, дочь моя? — Прогремел в гулкой тишине голос Грегори.
— Готова. — Твердо заявила девочка, лежа на ледяной земле и прижав руки к бокам.
Она, не отрываясь, смотрела в глаза Филиппа, ее кулаки судорожно сжимались, что побели костяшки пальцев. Каждому из них было страшно умирать, но только в первый момент. Филипп помнил свой ужас, нестерпимую боль, когда острое лезвие вонзалось ему в сердце, и от всей души сочувствовал малышке.