Я вытерла сухой тряпкой лужу на столе и сказала:
– Боюсь, Любовь Григорьевна, это все тянется с далекого детства. Мои родители развелись, когда мне было двенадцать, и, думаю, это серьезно подорвало мою психику.
– Мне очень жаль, – поправляя очки и вздыхая, сказала тоненькая Любовь Григорьевна.
– Не стоит… Мне, знаете ли, так даже больше нравится, всегда можно под это дело оправдать свои гаденькие поступки.
В приемную вошел Крошкин, это наш самый главный юрист, вроде дядька неплохой.
– Здравствуй, Аня, – кивнул он.
Я расплылась в довольной улыбке: меня тут явно уважают.
– Любовь Григорьевна, будьте любезны, разберитесь с этими документами, возможно, бухгалтерия здесь должна кое-что пересмотреть, я сделал пометки на полях.
Любовь Григорьевна повела себя странно, то есть она себя повела так… Как бы это объяснить… Как Альжбетка! Запрокинув голову чуть назад, поправляя отсутствующие локоны и знойно улыбаясь, Любовь Григорьевна с легким придыханием сказала:
– Да, конечно, Илья Дмитриевич, я отложу все дела и сделаю это в первую очередь.
Обалдеть!
Крошкин отдал бумаги и вышел.
Любовь Григорьевна с нежностью смотрела на закрывающуюся дверь.
Это что же, люди добрые, делается, даже самые отсталые слои населения – и те ловят стрелы Амура! Я посмотрела на Любовь Григорьевну: зализанные волосы, костюмчик так себе, фигурка, наверное, ничего, но плосковата… Я критически взвешивала ее шансы, так как теперь, узнав ее душевную тайну, я была просто обязана сделать ее счастливой. Это, возможно, мне зачтется, когда в Судный день на весах будут взвешивать мое неудовлетворительное поведение.
– Нравится он вам, да?
Любовь Григорьевна вся подобралась, сжала губы и гневно сказала:
– Работайте!
– У вас тоже родители в разводе, что ли? – поинтересовалась я.
Любовь Григорьевна гордо направилась к своему кабинету.
Я решила быть честной, ибо этому меня учили с детства. Маме моей, во всяком случае, это бы понравилось.
– У вас практически нет шансов, практически – потому что один маленький шанец есть всегда, и вот, Любовь Григорьевна, правда в том, что шанец этот сконцентрирован сейчас на мне: я могу вам помочь.
Любовь Григорьевна остановилась и, не оборачиваясь, спросила:
– Что ты имеешь в виду?
– Вы так и просидите в своем кабинете, перебирая бумажки, если не послушаетесь своей старой доброй феи-крестной, то есть меня.
– Я ничего не понимаю!
– Надень туфли, Золушка! – скомандовала я, и Любовь Григорьевна подскочила на месте.