Шеф бредил. Женщины? Не смерть ли ходила возле него? Я дал ему обезболивающее со снотворным, и шеф снова забылся. Портфель лежал рядом с ним. Я накинул сверху покрывало.
Из-за перегородки в туалетную комнату, где сидела моя пленница, донесся глухой стук. Я повернул защелку и вошел. Таласса сидела на полу и била в него пятками. При виде меня она тряхнула головой и откинула ее немного назад, чтобы измерить меня гордым и презрительным взглядом.
– Есть проблемы? – спросил я.
– Писать хочу, – с вызовом сказала Таласса.
– Писай, кто тебе мешает, – сказал я.
– Я не буду писать в трусы, – сказала она. – Я не животное.
– У животных нет трусов, – сказал я.
Мой юмор ее не впечатлил.
– Я сказала – писать хочу, – повторила она с вызовом женщины, чьи права в любой ситуации остаются суверенными.
– Ну что ж, я тебе помогу, – сказал я и, опустившись на колени, показал, что готов снять с нее шорты. На миг смятение мелькнуло в ее глазах, но она справилась с ним, и подогнув под себя сначала одну, потом другую ногу, встала на колени. Видимо, наручники, надавили ей на кисти, и она ойкнула.
– Пардон, мадам, ничего личного, – сказал я, стягивая к коленям ее тугие шорты, за которыми открылись шелковые небесной голубизны трусики на гладких смуглых бедрах
Приподнимая поочередно колени, Таласса дала стянуть с себя шорты, а потом решительно опустилась задом на пол и строго сказала:
– Дальше я сама…
– Что значит сама? – спросил я, понимая так, что трусы мне будет дано снять только с ее трупа.
– Отстегните меня от трубы, я ничего вам не сделаю.
– А если сделаешь?
– Вы мужчина. Вы сильнее. Зачем держать меня в наручниках, если вы сильнее.
– Может, ты занималась кун-фу или кара-те, – сказал я.
– Снимите наручники, – сказала она, – и дайте мне пописать. Я хочу писать.
– Хорошо, – сказал я. – Я тебя отстегну от трубы без всяких предварительных условий. Но ты останешься в наручниках. Таковы правила.
– Кто их придумал?
– Не знаю, – сказал я. – Но в твоих интересах их не нарушать.
– Я хочу писать, – поморщилась она, повышая голос.
Я отстегнул ее от трубы, и тут же снова защелкнул наручники за ее спиной. Со стоном она вскочила на ноги и опустилась на биде.
– Трусы! – взвизгнула она, и едва я успел отвести в бок перемычку шелковых трусиков, с подшитой внутри мягкой белой подкладкой, как мимо моих пальцев ударила вниз ее горячая душистая струя, чуть припахивающая утренним кофе. Это паркое тепло ее нутра показалось мне приятным, и я не стал убирать руку, продолжая придерживать перемычку. Ей некогда было спорить со мной и она, освобождаясь от боли, все писала и писала, глядя мимо меня. Закончив наконец и переведя на меня вопрошающий взгляд, она сделала робкую попытку привстать, но я сказал: «Подожди!» и стал снимать с нее трусики, отмеченные из-за моей нерасторопности пятнышками брызг. Она не противилась. Потом я подошел к кабинке с душем, включил воду и сполоснул руку под теплым дождичком.