— Готов ли ты вернуться к свету как свободный человек и отказаться от мрака и невежества?
— Да, я готов.
Человек в фартуке доброжелательно смотрел на Габриэля.
— Взгляни мне в глаза. Готов ли ты умереть, чтобы воскреснуть? Ты еще можешь отказаться и уйти.
— Я готов.
Человек в фартуке широко улыбнулся. Он отвел шпагу назад сантиметров на тридцать, а затем резко вонзил клинок в грудь неофита.
— Ты сам этого хотел. Пусть свет войдет в тебя.
Габриэль вытаращил глаза. Он почувствовал, как холодный металл проникает ему в сердце. Боль растеклась по всему телу. Он протянул руки, чтобы отвести шпагу, но было уже поздно. Он даже не мог кричать. Последним, что он увидел, был большой скелет, пляшущий на стене. Габриэль погрузился во мрак.
Убийца вытер клинок о тесьму своего фартука. Кровь запятнала белоснежную ткань. Удовлетворенный, он вложил шпагу в ножны и посмотрел на жертву.
«Гаденыш, слишком много подобных тебе ничтожеств прошли обряд посвящения. Братья еще поблагодарят меня за это. Я брат по крови».
Он взял с бюро череп и вложил его вечному невежде в руки, скрещенные на груди.
Я убиваю и возрождаюсь.
Париж, остров Сите, 13 марта 1355 года
Палач попытался рассмотреть черты лица сеньора, но ему это не удалось. Он видел только седую бороду. Треск поленьев в камине напомнил ему столь характерный звук костей, ломающихся под пытками. Дворянин продолжал:
— У вас хорошая репутация, мессир. Доминиканцы, которые используют ваши таланты, не устают расхваливать силу ваших убеждений. Говорят, что вы преследуете ложь до самой глубины тела и никто не может устоять перед ловкостью ваших рук. Это правда?
— Я выполняю свой долг, монсеньор, во славу Господа.
— Господа… Вы уверены? Впрочем, не важно. Я пришел к вам, чтобы поговорить вовсе не о нем, а об узнике, ожидающем вас. Что вам сказали доминиканцы?
— Что мне нужно помочь еретику, который отказывается раскаяться в своих грехах… ради спасения души.
— Измучив его тело?
— Наказав нечестивое тело, измучив душу, находящуюся во власти греха, ибо только так спасают души.
Повернувшись к палачу спиной, мужчина едва заметно улыбнулся.
— Но и о душе я не собираюсь с вами беседовать. И вовсе не у еретика вам предстоит вырвать признание. Речь идет всего лишь о… женщине.
— Какое преступление она совершила?
— Самое ужасное из преступлений, то же самое, за которое этим вечером будет сожжен человек. Оскорбление его величества.
— Значит, она призналась?
— Но не в том, чего мы ожидали от нее.
Палач перестал что-либо понимать.
— Мы отправляем еврея на костер, поскольку знаем, что больше ничего от него не добьемся. Впрочем, он не так уж и боится смерти. А вот его спутница… Молоденькая девица лет двадцати, она должна любить жизнь и потому заговорит. Особенно в ваших опытных руках. Записывайте все, что она скажет. В частности то, что относится к книге.