Егор тоже рванул из кармана свой ТТ, но Лялин схватил его за рукав.
— Не надо. Октябрьский знаешь, как стреляет? Пусть этот только высунется.
— Его живьем нужно! Обязательно живьем! — шепнул Дорин в отчаянии.
С галдежом и визгом женщины подхватили детишек, десять секунд спустя на площадке не осталось ни души. В песочнице валялось забытое ведерко, под ноги к Егору подкатился красно-синий резиновый мяч.
Старший майор шумно выдохнул, поднялся. Маузер спрятал обратно.
— Не стал по детям стрелять, — с облегчением сказал Егор. — Все-таки не совсем мерзавец.
— Совсем мерзавцы только в плохих романах бывают, — повеселевшим голосом произнес Октябрьский. — Дайте-ка матюгальник.
— Шеф, а зачем он девочке про котенка говорил? — спросил Дорин, подавая рупор. — Думаю-думаю — никак не соображу.
— Мало ли. Может, у него дома дочка такая же, и у нее котенок. Эх, — с сомнением покачал головой старший майор. — Вряд ли живьем дастся. Но попробуем. — И громко крикнул в раструб. — Выходите с поднятыми руками! Я гарантирую вам жизнь!
— Ага, сейчас! — приглушенно донеслось из домика. — Только суньтесь — разобью рацию и застрелюсь. Говорить буду только с главным начальником. Пусть подойдет.
— Договорились!
Октябрьский оглянулся назад, поискал кого-то взглядом.
— Эй, Клячкин! Пушка твоя знаменитая при тебе?
— Так точно, — ответил один из оперативников, делая шаг вперед.
— Ну, покажи мастерство. Ты — главный начальник. Подходишь тихо, культурно. Еще издали начинай его забалтывать, неважно что. Чуть башку высунет — бей. Только не промажь, точно в лоб.
— Когда я мазал, шеф? — обиженно сказал Клячкин.
Раз «шеф» — значит, свой, из спецгруппы, сделал вывод Егор.
Провожая взглядом Клячкина, который с начальственной неспешностью, солидно шел через площадку, Дорин спросил:
— Как это в лоб? Живьем же хотели.
— В пистолете резиновые пули. Новинка, — коротко объяснил шеф.
Когда Клячкину оставалось до избушки шагов двадцать, темное окошко полыхнуло коротким, хищным пламенем. С дерева сорвалась напуганная выстрелом ворона.
Самого Селенцова младший лейтенант не углядел — тот стрелял из-за стенки, не высовываясь. Однако не промахнулся.
Охнув, Клячкин согнулся пополам. Ткнулся головой в землю, перекатился на бок и задергал ногами.
— А-а! А-а-а! — кричал он, зажимая руками живот.
— Завыл, волчара? — крикнул из домика связной. — Под такую музыку и умирать веселей!
Из кустов выбежал кто-то в сером пальто, схватил раненого подмышки, хотел утащить, но окошко снова озарилось вспышкой, и человек опрокинулся навзничь. Он не бился, не стонал — просто откинул руки и остался лежать лицом кверху.