А Дорину было всё равно, куда идти, только бы с ней. Пускай даже на симфонию.
— Нормально. Давай в консерваторию.
— Не успеем. Там в девять начало, а сейчас уже половина.
Он небрежно пожал плечами:
— Возьмем у станции такси. В самый раз подкатим.
— Так ведь дорого же!
— Ерунда.
Викентий Кириллович кивнул:
— Вот это по-нашему, по-гусарски. Хоть ухаживать еще не разучились.
— Нет, всё равно не получится, — вздохнула Надя. — Наивный ты человек, Георгий. Билетов не достанем, даже стоячих.
— Зачем нам стоячие? — улыбнулся Дорин на «наивного человека». — Сядем в лучшем виде, на места из директорского фонда.
Она посмотрела на него с радостным восхищением, как ребенок на фокусника. Папаша тоже удивился:
— Кто вы, прекрасный юноша? Гарун аль-Рашид?
В общем, момент для, так сказать, официального представления сложился самый что ни на есть удачный. Всё равно ведь рассказать про свою службу нужно — мало ли на сколько придется снова исчезнуть. А так выйдет и эффектно, и культурно. Пускай папаша из-за своей интеллигентности и отдельной дачи сильно не задается. Егора Дорина тоже не на помойке нашли.
— Вот, — достал он из кармана красную книжечку, удостоверение сотрудника литерной спецгруппы. — С этим документом могу входить куда угодно, в любое культпросветучреждение, с правом посадки на любые места.
Первое, что заметил Егор, произнеся эти слова, — страдальческую гримасу на лице Викентия Кирилловича. С чего бы это?
Надя — та потянулась к книжечке:
— Ой, что это? Абонемент?
Он поневоле улыбнулся.
— Скорее, охотничий билет. С правом охоты на волков, которые точат зубы на нашу Родину. — И, посерьезнев лицом, объяснил. — Я, Надюша, сотрудник Органов. Всего тебе рассказать не могу, не имею права, но работа у меня ответственная, секретная. Может, в будущем придется опять исчезать без предупреждения. Так надо. Ты за меня не беспокойся, я волков не боюсь. Это пускай…
«Это пускай они меня боятся», хотел закончить он с бесшабашной улыбкой и тряхнуть чубом. Но чуба у младшего лейтенанта теперь не было, он про это забыл, и лихой улыбки тоже не получилось — с таким выражением лица смотрела на него Надежда.
— Ты чекист? — пролепетала она. — Нет, нет! Не может быть!
— Да чего ты так переполошилась? — растерялся Егор.
— У тебя фуражка с синим верхом? Ты по ночам ломишься в квартиры? Ты… ведешь допросы? — В ее глазах застыл ужас.
— Ну да, есть у меня и фуражка, только я ее сто лет не одевал, — еще пытался обратить всё в шутку Дорин. — Аресты-допросы, это больше по линии НКВД, а я служу в НКГБ…
— Это одно и то же. Папа! — повернулась Надя к отцу, голос ее дрожал. — Что я наделала! Папа!