Рина оттолкнула его и гневно посмотрела прямо в глаза:
— Открыться? Потрясающая идея, конгрессмен. Значит, сделаться чем-то вроде подсадной утки для садистов вроде вас. Вам-то, конечно, только того и нужно. Признаю, вы меня заинтересовали. И все же предпочитаю оставаться роботом. Так что извините меня, Кил Уэллен.
— Чушь. И чем больше мы будем вместе…
— Не будет никакого больше!
— И опять-таки чушь, миссис Коллинз. Теперь-то уж я от вас не отстану.
— Я ненавижу вас!
— Хорошо. Для начала просто отлично. Но когда путешествие завершится, вы меня будете либо любить, либо презирать. Но по крайней мере, вы будете жить. Передвигаться, разговаривать — и переживать.
Ну вот, хоть слезы высохли на ночном ветру. Рина откинула голову и вызывающе посмотрела на него: в серебряном свете луны зеленые глаза ее так и горели яростью.
— Вы переоцениваете себя, конгрессмен. Я считаю вас жестоким и беспардонным типом. И это все. А теперь, если не возражаете, я пойду к себе.
Рина круто повернулась, но тут же с ужасом почувствовала на кисти железные пальцы. Не успела она и слова вымолвить, как он прижал ее к себе, и, не в силах даже пошевелиться, Рина столкнулась с его настойчивым взглядом, в глубине которого разгорался таинственный огонь.
— Я не просто жестокий и беспардонный тип, миссис Коллинз. У меня есть масса других качеств. И скоро вам предстоит в этом убедиться.
Рина открыла было рот, но так и не успела ничего выговорить; он изо всех сил прижал ее к груди и властно замкнул губы поцелуем. Объятие было не грубым, но уверенным и… беспощадным. Так же уверенно и умело он целовал ее, сминая всякое сопротивление, завладев ее губами и словно придавая им желаемую ему форму. Проникнув языком в глубину ее рта, он ощутил слабый привкус бренди и запах табака. Его же запах, такой вроде неуловимый, вдруг сделался всепоглощающе мужским. Она не откликалась на ласки — просто стояла совершенно ошеломленная, испуганная, не в силах хоть как-то противостоять этому вихрю. Она ощущала его прерывистое дыхание, слышала, как бешено колотится сердце, и не могла не признать, что ей это приятно. И вообще этот человек производил на нее некое гипнотическое воздействие. Кил был мужчиной, мужчиной с головы до ног, сильным, решительным, неотразимо уверенным в себе — и в то же время теплым, нежным. Поцелуи его выдавали немалый опыт в любовной игре — страстные, настойчивые, опустошительные — и упоительные. Ей оставалось лишь покориться — все равно он так крепко прижимал ее к себе, что пошевелиться было невозможно.
Кил прервал поцелуй и, ласково улыбаясь, лениво проговорил: