— Падла! Падла! Падла!
Перешагнув через остатки бывшей двери и развалившийся кухонный шкаф, которым пытались ее подпереть, Змей вошел в квартиру. На устеленном испятнанными, прожженными коврами полу, разбросав руки по сторонам и запрокинув окровавленную голову с иссеченным щепками лицом, лежал молодой черноусый мужчина. Его короткая кожаная куртка задралась почти до подмышек. На оголенном, судорожно поднимающемся и опадающем животе набухали багровые пятна и полосы. А между ног, в паху, под грязными следами каблуков тяжелых омоновских «берцев», мокрая, воняющая мочой ткань голубых джинсов на глазах пропитывалась бурыми пятнами крови.
В двух шагах от мужчины лежал автомат, а чуть подальше, подкатившись под ножку старенького, в веселеньких цветочках дивана, — граната с невыдернутой чекой.
— Не успел, сволочь, — процедил сквозь зубы один из бойцов, — У, падла! — И злобно пнул лежащего в бок.
— Все. Хорош. Несите в машину.
Двое, закинув за спину свои автоматы, ухватили тяжелое, словно набитое песком тело с двух сторон за воротник куртки и волоком потащили его вниз по лестнице.
— Лучше за ноги возьмите и — башкой по ступенькам — крикнул вслед неуемный боец.
— Хорош, я сказал! Проверьте хату. Здесь много чего интересного может быть. Только быстро, и — в машину.
Когда Аслана, раскачав за руки-за ноги, швырнули в кузов, его голова ударилась о выступающую из выщербленной доски шляпку болта. И, как ни странно, именно этот, в общем-то несильный импульс боли, пробившись через лавину других, более мощных и блокирующих друг друга сигналов, пробудил его мозг. Он протяжно застонал, пытаясь разлепить отекшие, налитые кровью из лопнувших сосудов веки. Боль росла, захлестывала раскаленными волнами. Орала каждая клеточка его контуженного, избитого тела. Голова раскалывалась, и неудержимо наплывала тошнота.
— Смотри, похоже, блевать собрался, давай, перевернем его мордой вниз, а то захлебнется и до фильтропункта не доедет — брезгливо сказал кто-то из бойцов.
Аслан почувствовал, что мир вокруг него перевернулся. И в радужной, туманной картине этого мира плывущее сознание успело выцепить пятнистые силуэты сидящих на боковой скамейке омоновцев, а между ними, — женскую фигуру в глухом черном платье и оставлявшем открытыми лишь глаза платке.
— Лейла? Откуда она здесь? Она же должна быть в ауле у двоюродного брата? — Аслан медленно подтянул под себя непослушные руки, ценой невероятного усилия оторвал голову от настила кузова и повернул к женщине свое искромсанное, опухшее лицо.
Нет, это была не Лейла. И не его мать. Какая-то незнакомая старуха с седыми лохмами, торчащими из-под края платка. Ее тонкие, иссохшие, покрытые пергаментной кожей руки поднялись, распустили завязанный сзади на шее узел. Черная ткань сползла, обнажив когда-то разодранные и сросшиеся безобразными буграми щеки и губы. Раскрылась черная дыра рта, и в ней зашевелился неуклюжий уродливый язык, выталкивающий какие-то слова сквозь пеньки словно срезанных одним страшным ударом зубов.