София удивленно моргнула, в ее взгляде уже не было прежней непреклонности. Тень сомнения пробежала по лицу.
— Ну-у… я, право, не знаю…
— Нет, я серьезно… ты же сама сказала: только посмотри на него. В чем же дело?
София растерянно переминалась с ноги на ногу.
— Но если он не хочет это обсуждать… То есть если он… не склонен…
— Одно я знаю наверняка — о чем-то он хочет поговорить. Не зря он грозился застрелить меня.
— Нет, этого не может быть.
Висок пронзила острая боль.
— Может, черт побери! — крикнул он, но тут же пожалел о своей несдержанности. От его внимания не мог ускользнуть тот факт, что ему удалось заронить в душе Софии сомнение. Она уже не была так уверена в собственной правоте. Пригладив ладонью волосы, она беспокойно посмотрела по сторонам. Губы ее задрожали. Видеть это было еще мучительнее, чем выдерживать на себе ее пристальный взгляд.
— Что-то здесь неладно, Софи, — тихо сказал он. — И ты должна выяснить, что именно.
— Я уже ничего не понимаю, — прошептала София. — Я совершенно запуталась.
— Послушай. — Шторм подошел ближе. — Харпер не стала бы посылать нас сюда просто так.
— Ах, какое мне дело?
— Ну хорошо, хорошо. Только… — Шторм поднял руку, желая успокоить ее. — Харпер считает, что, выяснив обстоятельства гибели твоей матери, она сможет понять, что замышляет Яго.
— Ах, снова этот Яго!
— Хорошо, хорошо, оставим Яго. Но эти… нехорошие люди, которые убивают твоих друзей…
— Они не мои друзья…
— Ладно, ладно. Но дело в том… У меня такое чувство, что круг сужается. Что они где-то рядом. Возможно, именно этого опасается твой отец. Возможно, он считает, что меня подослали.
София помрачнела. Ее взгляд обжигал его, словно раскаленное железо.
— Ну что ж, — пробормотала она. — Я тоже не знаю этого наверняка.
Низкие тучи сплошной пеленой затянули небо, казалось, сам воздух сделался плотнее, словно налился свинцом. Вдали маячил церковный шпиль, петляло между холмов пустынное шоссе. Ни единый звук не перекрывал шум ветра.
— Ты в это не веришь, — сказал Шторм. — Но тебе легче сказать нечто подобное, чем узнать правду о смерти собственной матери — прямо спросить у отца, как она умерла, и рассказать то, что помнишь сама. Это ужасно, София. — Он перевел дыхание и подставил лицо влажному ветру. — В ваших отношениях все зависит от каких-то дурацких тайн. От того, что вы не договариваете, о чем боитесь спросить. Только по-моему, у вас просто не осталось времени, чтобы продолжать в том же духе.
София сжала лицо ладонями, и Шторм, глядя на нее, вдруг почувствовал себя страшно одиноким. Мгновенной вспышки ее гнева или раздражения было достаточно, чтобы он вспомнил: общение с ней и ее привязанность к нему — единственное, что еще способно примирить его с жизнью, единственное утешение, которое ему дано. Ее секундного замешательства, смятения было достаточно, чтобы он вспомнил, какая пропасть лежит между ними, вернее, между ним и тем желанным образом, который он нарисовал для себя. Как много смерти им нужно преодолеть, чтобы наконец соединиться.