И ему никогда не приходил в голову вопрос: а почему? Почему ему так хотелось ощутить собственную причастность к местам и событиям, к которым он не имел ни малейшего отношения? Каждая его картина — это буйство готики и викторианства, неизменно вдохновлявшая его аура «Черной Энни». Но почему? Теперь, когда Шторм стоял у разрушенного аббатства, этот вопрос не выходил у него из головы.
Потому что эти средневековые стены, покосившиеся надгробия, сама атмосфера — готовая сцена для производства фильма ужасов — все казалось давно знакомым, будто он уже был здесь тысячу раз. Таким же знакомым, как лицо голливудской знаменитости. Это место словно заполнило собой изначально предназначенную для него пустоту в сознании. Оно было удивительно знакомым — и в то же время Шторм чувствовал себя гостем в чужой стране.
«Зачем я забрался так далеко от дома?» — спрашивал он себя. Кто эти люди, что суетятся вокруг? Харпер, Бернард, сэр Майкл. София. Какого черта он лезет в их жизнь? Он умирает, и это главное. Значит, он должен быть с теми, кто знает его давно. С друзьями, которые будут кудахтать, сочувствуя его горю. С врачами, которые будут давать разумные — по их мнению — советы. Он должен умереть в своем собственном, привычном мире. А не в этом, который он присвоил себе, будучи еще ребенком, и который придумывал снова и снова всю свою жизнь.
Шторм вспомнил, как похожее чувство навалилось на него месяц назад, перед самым последним припадком. По спине пробежал холодок. Нет, только не сейчас, нет! — пронеслось у него в голове.
Но нет. Все не так просто. Это место. Руины аббатства. Старое кладбище. Старинное поместье. Англия. Какое он имеет к этому отношение? При чем здесь он? Сын актера. Человек с золотого калифорнийского побережья. Шторм кожей чувствовал: он здесь лишний. Эти люди отторгали его. Они хотели, чтобы он исчез. Когда-то, давным-давно, они убивали таких, как он. Несносных, вездесущих евреев. Запирали в часовне и поджаривали на огне. «Так вам, вашу мать! Ур-р-а-а-а!» Нет, определенно, в этой стране ему не место.
Но если так — если он чужой здесь, — то где же он свой? И кто он такой, черт побери?
Шторм досадливо фыркнул. Эти вопросы явно запоздали.
Над головой полыхнула молния. Прокатился раскат грома.
Клубились черные тучи, в траве шуршал ветер. Шторм с грустью смотрел на безмолвные могильные камни.
Так кто же он наконец? Кто дал ему право явиться сюда и терзать Софию расспросами о прошлом? Он сам — ради собственных корыстных устремлений — сделал ее несчастной, заставил страдать. Он не нужен ей. Он для нее чужой, как чужой для этой страны. Он превратил ее жизнь в ад, уговаривая сделать то, что противно ее природе. Потому что и сам он противен ее природе. Потому что не принадлежал к тому миру, в котором она живет.