София зажмурилась, но это не помогло. Наваждение продолжалось.
Шторм оживился и поднял голову:
— Привет, детка. Как мы себя чувствуем?
Какое-то время София не могла понять, спит она или бодрствует. Ее мысли путались, однако она уже успела обратить внимание, что небо за окном потемнело — день кончился, наступил вечер. Черные ветви деревьев переплетались на фоне пурпурного неба, образуя затейливый узор. С каждой секундой все ее чувства обострялись. Действие лекарств закончилось.
И ее все больше тяготила нелепая ситуация, в которой она очутилась.
На губах Шторма играла улыбка.
— Вот пришел на второй раунд, — сказал он и пальцем ткнул себе в нос. — Валяй, вмажь мне еще раз. Могу поспорить, если бы не эффект неожиданности, я бы и в первый раз сумел блокировать удар.
Софию душили слезы. Она чувствовала себя униженной, раздавленной. Ей было мучительно думать о том, что она болталась в петле, давилась и корчилась — и все это на глазах у человека, которого она едва знала. И теперь еще ревет белугой. Она чувствовала себя полной дурой и ненавидела Шторма еще больше. Нет, он действительно занудный, противный америкашка.
— Вот возьми, — сказал Шторм, протягивая ей бумажную салфетку.
София, не скрывая раздражения, высморкалась. Она старалась не смотреть на него. Ей не нравилось, что он маячит здесь, не хотелось видеть перед глазами пряжку его ремня. Она вдруг вспомнила, что — не считая простыни — на ней только тонкая ночная рубашка.
— Не надо передо мной… маячить, — пробормотала она, махнув рукой. Слезы градом катились по ее щекам. Этот тип был круглым идиотом.
— Э-э, извини. Я вовсе не хотел маячить. Я отойду вот сюда. — Шторм направился к окну. Прислонился к подоконнику, скрестил на груди руки. Самодовольный чурбан. И эта идиотская, точно приклеенная, не то улыбка, не то ухмылка…
— И не надо… — София снова высморкалась, нарочито шумно.
— Что? — Шторм, недоумевая, пожал плечами. — Что я такого сделал?
— Не стоит ждать от меня благодарности, — сказала София. — Я никого не просила спасать меня и не испытываю никакой радости по этому поводу.
— Да, не повезло тебе.
— Какого черта ты лезешь в чужие дела? Неужели так трудно оставить человека в покое?
— Знаешь что? Мне в отличие от тебя не нужно оправдывать свои действия.
София принялась яростно тереть ладонями щеки и нос, пытаясь положить конец своему постыдному плачу. Но слезы не унимались. Такого с ней не случалось с далекого детства.
— Такая симпатичная девочка, — говорил Шторм. — Молоденькая, преуспевающая, к тому же чертовски умна — любой подтвердит. И вдруг вешаться? Я что-то не понимаю. В голове не укладывается. Если у тебя какие-то душевные неурядицы, урегулируй. Зачем же сразу?.. — Шторм покачал головой и посмотрел в окно, точно желая заручиться моральной поддержкой ночного города.