Хорошо китайцам с их поголовным музыкальным слухом, с рождения натренированным словами, произносимыми четырьмя различными тонами — у них практически любой в радисты годится. У нас же отобрать и выпестовать толкового радиста — еще та работка.
Поэтому в спецназе хороших радистов знают наперечет, и толковые командиры групп готовы идти на любые ухищрения, чтобы заполучить такого спеца к себе в группу на время учений или боевого выхода. И трясутся они над ними, как над любимым дитятей: во время десантирования или марша держат радиста рядом с собой, распределяют его груз между другими разведчиками, и насколько можно, оберегают его от любого риска. А уж во время сеанса связи выделяют самых надежных бойцов для его охранения и даже дают указание натянуть над радистом тент, если дождь, или развести костерок — погреть руки, если мороз. А если садятся аккумуляторы — вся группа по очереди крутит тугую рукоятку зэушки, и ни у кого (во всяком случае, вслух) не возникает вопроса: а с каких это, собственно, щей я должен чужую работу делать? Небось, радист мой гранатомет ни таскать, ни драить не будет! Ибо все понимают прекрасно, что без связи — нет группы. Можешь добыть кучу ценнейшей информации, можешь хоть генштаб противника взорвать, хоть самого Гитлера в плен захватить, но пока ты не сообщил об этом в Центр — ничего этого, считай, не происходило. И вообще, группа твоя без связи — так, мираж, фантом, условное понятие.
Командир группы Солидный Сэм всех этих тонкостей пока не знал — а откуда ему было их знать? Ну да, говорили об этом и преподы, и командиры, так пока на своей шкуре все это не прочувствуешь — все равно не поймешь. А посему священного трепета перед сеансами связи пока что не приобрел — как, впрочем, и все остальные курсанты группы. Вопрос о кандидатуре радиста группы на учения решился быстро и демократично — при помощи все того же банального жребия. Разумеется, эта честь выпала Рустаму — как самому везучему. И боевые товарищи шумно возликовали по этому поводу, ибо таскать на себе лишние пол-пуда никто особенно не жаждал. Рустам же, дабы не доставлять боевым товарищам еще большей радости, постарался максимально сохранить лицо и открыто не горевать по этому поводу. Ну, радист и радист — подумаешь, фигня какая.
И сохранять лицо было необходимо в течение всего времени учений. Ну, вымотался. Ну, стер себе все плечи лямками этой чертовой бандуры, из-за которой рюкзак приходится на грудь перевешивать (а кто его за тебя тащить должен?), и автомат вместе со всей остальной амуницией ни на кого другого не перегрузишь — так что с того? Все вымотались, у всех плечи стерты и ноги сбиты. Можно, конечно, изобразить из себя изнемогающего страдальца: волочить ноги, тащась в хвосте группы и сбавляя темп марша, а на коротких привалах — валиться наземь с видом узника концлагеря, вернувшегося из каменоломни. Такое актерское мастерство заметят и оценят — помогут тащить тебе твой груз и сочтут тебя жалкой, ничтожной личностью, а попросту говоря, чмом болотным. И будут помнить это еще о-о-очень долго. Так что лучше уж стиснуть зубы и терпеть. Что Рустам и делал. И даже не скидывал на привалах осточертевшее железо с натертых до ссадин плеч (хотя именно этого больше всего и хотелось), а сгружал рацию бережно, словно корзину с яйцами.