Маркус стиснул зубы, предоставив отвечать своему господину.
— Он не крепостной, Альфонс, — жуя зубочистку, сказал Конрад.
— Формально он крепостной, ваше величество, и, следовательно, моя дочь становится такой же.
— Он рыцарь и мой человек. Во всей империи нет чести выше.
— Должен напомнить вам, сир, что, как бургундец, превыше всего ценю свою свободу и свое происхождение…
— Да ты только потому бургундец, что твой брат-император дал тебе место тамошнего графа, — резко перебил его Конрад. — До тех пор ты всегда твердил, что, по существу, ты немец. — Он резко выпрямился в своем дубовом резном кресле. — Никогда больше не смей употреблять слово «крепостной» по отношению к Маркусу или любому другому имперскому служащему, ты меня понял? Забыл, кто я такой, Альфонс? Я дал Маркусу то самое поместье, где и Карл Великий, и я сам, и мой благословенный отец короновались как императоры.
— На самом деле, сир, то место, о котором вы говорите, принадлежит церкви, — поправил его исполненный чувства долга Маркус.
— Ну, рядом с тем местом, где мы короновались, — нетерпеливо отмахнулся от него Конрад. — Я могу дать ему еще больше, мой милый граф, и скорее всего дам, в своих собственных интересах. Плюс он занимает одну из самых престижных должностей в христианском мире. Думаешь, я готов выдать свою дочь за крепостного?
— Незаконнорожденная дочь, с которой вы никогда не встречались, сир, и которая никогда не будет вашей любимой наследницей, — негромко возразил Альфонс, отведя глаза.
— Мое семя — это мое семя, и нелюбимым оно быть не может! — взорвался Конрад. — Да, Маркус ведет свой род от крестьянина, крепостного, но он мой крепостной, и я возвысил его, как мой отец возвысил его отца. Я могу дать ему герцогство. Я могу создать герцогство, чтобы одарить его. Бог знает, он заслуживает такого возвышения больше, чем кое-кто из присутствующих, которым нечем похвастаться, кроме своего проклятого происхождения… Все еще твой ход, — закончил он, с удовлетворением отметив потрясенное выражение на лице сенешаля.
— Те же самые чувства, по-видимому, испытывал и Альфонс.
— Сир, — сказал он, изо всех сил сдерживая себя, — вы это серьезно? Вы хотите сказать, что сделаете Маркуса — Маркуса! — герцогом?
— Я не сказал, что сделаю. Я всего лишь напомнил, что это входит в мою прерогативу. — Конрад сделал вид, что поглощен игрой в шахматы. — И что он заслуживает этого.
У Маркуса отвисла челюсть.
Альфонс на несколько мгновений замер, переваривая услышанное. Потом он резко встал и поклонился.
— С вашего позволения, сир, я хотел бы продиктовать письмо дочери относительно предстоящей свадьбы. Вы меня извините?