Проверка слуха (Хлебникова) - страница 3

Паноптикум вселенской скверны —
в нём все костры — во имя веры,
в нём в каждом веке — новый идол,
и хворост сух, и кремень выдан!
Зажечь — и всё, чего уж проще?..
Смотри же, город… Помни, площадь…
          2.
Я — Галилей!
Не путайте с Джордано.
Мне до исхода жить ещё и жить,
и маятника тоненькая нить
ещё натрёт на слабой шее раны.
Я — Галилей.
До папского суда,
как до Христова возраста распятья,
но ТОТ костер, обуглив кромку платья,
клеймо мне в сердце выжег навсегда.
Я — Галилей,
Мой дух ещё в пути,
и дьявол плоти рвёт и тянет жилы…
На тот костер, что сам себе сложил я,
не дай Господь кому-нибудь взойти!
Я — Галилей…
Не путайте с Джордано.

* * *

Ещё не доросла
        до пониманья истин,
Уже не дорасту
        до счастья мятежа,
До схимы, до вериг,
        до книг Агаты Кристи,
Но — Господи спаси! —
           как мается душа!
Как мается душа,
        как спорит с жадным телом,
Как хочется в круиз
        по благостным местам,
Как режутся слова
        корявой правдой дела,
И устрицы во льду
        не просятся к устам…
Мешаются слова
        неродственного ряда,
И маятника ход
        ни тише, ни скорей…
Уйдя от райских врат,
        не сунусь в двери ада,
И Вечность буду я
        стоять между дверей…
Не всем же дорастать
        до пониманья истин,
До схимя, до вериг
        до счастья мятежа…
Под Лениным себя
        давно никто не чистит,
Но — Господи спаси! —
        как мается душа!

* * *

Будто жизнь чужую проживаю,
будто впереди ещё рожденье —
укушу свой палец — нет, живая!
У зеркал застыну — привиденье…
Пахнет вечер ладанно и густо,
певчий дрозд кого-то отпевает…
У зеркал застыну — пусто, пусто…
Укушу свой палец — нет, живая.
Скука электрических каминов
выгнала живой огонь из дома…
От меня осталась половина:
«сапиенс» остался — умер «гомо».

ПОДРАЖАНИЕ ДАНИИЛУ ЗАТОЧНИКУ

Господине мой, князь!
Лодку губит не море, но ветры.
Путь к концу не длинней миллиметра,
если с прошлым утрачена связь,
если ветер срывает с окон
занавески и хлопает дверью,
выдувая из окон закон,
поселяя законно потери.
Мы не помним, кого нам винить,
и с которых смотреть колоколен…
Господине мой, князе, доколе
в узелках будет рваная нить?
Равновесье на узком ноже,
сто лукавств между правдой и былью…
Мы себя потеряли уже,
и того, кто найдёт, позабыли.

* * *

Лежу на диване лицом к стене.
Лежу уже двадцать лет
или двести,
но мне
не становится легче.
Свет
пробивается в щель под дверью,
наверное, вечер…
Плевать,
я не читаю газет
и не верю
болтовне
телефакиров.
Я жую бутерброд с сыром
и думаю о войне:
на ней не убили отца — по малолетству,
а деда — по 58-10,
зато убили меня,
родив аллергию на солнечный свет,