Дальнейшее помнится смутно, как в тумане. Не потому что стыдно — и впрямь все плыло. Что в голове, что перед глазами — сплошной хоровод. Я и саму княжну толком не мог разглядеть. Таращусь, а она как стояла в дымке радужной, так и стоит. Одни только серьги отчетливо видны — синие, под цвет ненаглядных очей.
— А знаешь, — спрашиваю, — ведь это не князь Воротынский тебе их прислал. От его имени — да, но выбирал и покупал я сам.
— Знаю, — щебечет она в ответ.
— Откуда?
— А я сразу, как только их увидала, сердцем почуяла. С любовью они дарены, да не с родственной — с иной.
Словом, все как надо говорит. И от этих ее слов я все больше и больше расползался, пока не поплыл совсем. Как тесто по сковородке. В душе птицы поют, на сердце цветы расцветают, в ушах кто-то свадебный марш Мендельсона наяривает.
— А знаешь?..
— Знаю…
— Откуда?..
— Сердцем чую…
— Люблю тебя…
— И я тебя…
— Истосковался…
— И это почуяла. У самой мочи нет ждать. Ныне я на все согласная.
— И батюшки не боишься?
— Ты — мой батюшка, ты — моя матушка, ты свет очей моих. Без тебя и жить ни к чему.
Я с поцелуями — она не отворачивается, отвечает, да еще лепечет смущенно:
— Свечу погаси. Впервой ведь мне.
Мне и невдомек, отчего это она так старательно лицо от меня отворачивает да свечу погасить просит. К тому же желание вполне естественное для стыдливой девственницы — и тут подозрений не возникло.
Дунул я на подсвечник и снова к ней. Опять нежности лепечу, руки ее глажу, а дальше боюсь. Если бы псевдокняжна не ободрила, так, наверное, и не решился бы, но уж коль она сама недвусмысленно заявляет, что эта ночь — наша…
И то спросил я ее все-таки, уточнил:
— Не пожалеешь?
— Жалею об ином — что ранее на такое не решилась.
Что-то мелькнуло у меня в сознании, совсем ненадолго, буквально на секунду:
— А как ты… здесь?
Но она и тут не растерялась, сплела историю, что отец сызнова сватать ее привез за овдовевшего царя, вот она, улучив момент, и сбежала.
Я, как дурак, рад стараться. Все на веру принимаю, да еще и сам ей подсказываю:
— Даша помогла?
— Она, лапушка, — следует ответ, и тут же: — Я бы и поране к тебе явилась, да гляжу — не один ты. Что за разлучница?
— Что ты, что ты?! — испугался я. — Никакая это не разлучница. Она тоже хорошая, только несчастная.
Интересно, если бы я стал поливать якобы отсутствующую Светозару грязью — выдержала бы она свою роль до конца? Трудно сказать. Но я рассказал без утайки все как есть. Почти без утайки. Получилось, что она и впрямь хорошая, и впрямь несчастная, да еще и невезучая — угораздило девушку влюбиться в того, кто ее не любит, потому что сердце другой отдал. И вновь с поцелуями лезу. На сей раз еще и с умыслом. С их помощью уходить от опасной темы лучше всего.