— Так это я вас сорвал? И рыбалку испортил и ухи лишил? Ну, это ж мне извиняться надо, Сергей Петрович…
Хозяин махнул рукой («это ещё ерунда и мелочи…нам теперь всем не до рыбалки будет») и жестом радушного хозяина вновь взялся за горлышко бутылки.
— Ой, нет, извиняюсь, Сергей Петрович! На сегодня я свою норму уже выпил.
— А вы знаете, как иногда говорят? «Я свою норму знаю, да разве же столько выпьешь?»
— Это не про меня. Я и в самом деле, что называется, «поплыву» и с малой дозы. Проверено. Да, кстати… Чего же вы всё сомневаетесь?
— Да процент у вас…не божеский. Вы же такими условиями местных под себя подгребаете.
Гость посмотрел на часы. Развёл руками.
— Время, Сергей Петрович. Моральные аспекты потом обсудим. Давайте о вашей работе поговорим…
— А я то, по наивности своей, подумал, что аргумент этот свой выложите.
— Какой?
— Да на который намекали. Должен же я знать, куда вы меня тянете.
И ту Сергей Петрович почувствовал явную перемену в настроении гостя.
Не напряжение даже, не искру пробежавшую. Натренированным чутьём ощутил он, что гость, словно не добродушный уже и чуть захмелевший человек, а какая-то потревоженная змея, начал сжиматься в тугие, пружинные кольца — и яд потёк в полые зубы.
«Что-то я тут тронул не то» подумал Корнуков. «Гляди, как напрягся. Прямо бросится сейчас».
Гость улыбнулся. В очередной раз за эту встречу. Но теперь улыбка его стала кривой и напряжённой.
— Вот об этом не надо, Сергей Петрович… И тему эту лучше не трогайте. И слово…лишний раз… вы понимаете? Давайте лучше о том, что касается непосредственно вас.
02 сентября, 1994, пятница, 20.00, Таллинн
Лёгкий ветерок задувал в открытое окно.
Жалюзи чуть заметно раскачивались и стучали по стеклу.
В опустевшем офисе было тихо, только с улицы долетали звуки проезжавших машин, приглушённые расстоянием голоса прохожих и изредка, когда шум улицы ненадолго затихал — шелест осенних листьев.
«Уже желтеют» подумал Пааво. «С этой работой не только дни, целые времена года пролетают незаметно».
Срочный вызов. Ему до сих пор было трудно привыкнуть к этим бесконечным, внезапно начинающимся (и подчас столь же внезапно обрывающимся) гонкам.
Ему (как и многим его коллегам, но не тем, которыми он встречался каждый день в суете и круговерти офисной жизни, а тем, другим, с которыми он был связан незримыми, но именно от этой незримости чрезвычайно прочными нитями) до сих пор так трудно давался этот стремительный переход из одного состояния в другое, из одной жизни, размеренной и вялотекущей, словно вода в заросшей лесной речушке, к другой, проносящейся иным, быстрым и извилистым потоком.