— Ему доподлинно ведомо, что я — никакой не ратный холоп, но такой же князь, как и он, и на службе мой род состоял токмо у римских императоров, а больше ни у кого. Потому и прибыл на Русь, дабы предложить свою саблю к услугам последнего потомка этих императоров.
Иоанн расцвел буквально на глазах. Еще бы пара секунд, и он бы — ей-ей! — замурлыкал от удовольствия. Понятное дело, когда над твоей родословной все вокруг хохочут — свои не в счет, да и неизвестно, может, они тоже покатываются, только в душе, — как тут не возрадоваться. Ведь не просто иноземец, но фряжский князь, да еше из самого Рима, подтверждает идею, в недобрый час осенившую его малахольную голову.
Единственное, что его слегка огорчило, так это полное отсутствие послов. Такой вывод я сделал, поскольку он принялся энергично крутить головой, высматривая их в палате, но не нашел, после чего мрачно посмотрел на Долгорукого.
— Ведал? — раздраженно осведомился он.
Тот замялся. Сказать, что нет, — наживешь себе еще одного врага, но уже в лице князя Воротынского, который сам ему об этом говорил. К тому же Михаила Иванович — человек горячий и, услышав столь наглое вранье, может поступить самым непредсказуемым образом.
— Сказывал мне князь Воротынский, да грамоток-то я не видал у оного фрязина, — ляпнул Андрей Тимофеевич.
То ли он от злости думать разучился, то ли присутствие Иоанна Васильевича его так смутило, но ответ его получился не из лучших. Далеко не из лучших. Можно было и хуже, но и тут надо постараться.
«Эх ты, дурачина-простофиля!» — подумал я и вежливо произнес:
— Но и я, светлейший государь, его грамоток не видывал, однако поверил князю Воротынскому и в своей челобитной про оного человека гадать не стал — он на самом деле то ли смерд немытый, то ли гость торговый, то ли иной кто из подлых, а отписал, что он князь.
Ой как хорошо получилось. И не оскорбил — если сказанные слова брать буквально, и в то же время унизил — если судить по духу. Словом, не придерешься, а слушать кой-кому неприятно. Долгорукий чуть не на дыбки взвился:
— Слышишь, царь-батюшка, поносные речи, кои его поганый язык речет?! Нешто можно мне их переносить?! То не мне — всему роду Долгоруких в обиду.
— Гм-гм, — покрякал Иоанн. — Да он тебе покамест ничего и не сказал. — И лукаво покосился на меня.
Хороший это был взгляд. Одобрительный. Значит, с чувством юмора у государя не так плохо, как я подумал после нашей с ним встречи под Серпуховом. И еще одно я понял — царь начинает склоняться в мою сторону, но даже если и нет, то нейтралитет и объективность он соблюдет, как пить дать соблюдет.