«А что, в Грановитой палате ремонт? А Золотая на реставрации?» — так и подмывало меня спросить — интересно, насколько бы он удивился? Но я тут же оборвал игривую мысль — не время резвиться. Вот потом, когда я выйду отсюда… если вообще выйду…
— Присядь, фрязин. — Царь еле заметно кивнул мне на второе кресло, установленное напротив него.
Благодарствую за дозволение лицезреть тебя, государь, — вовремя вспомнил я наставления Воротынского.
— Не гневаешься за вчерашнее? — И Иоанн еле заметно усмехнулся в бороду.
Вот оно! Ну, Костя, не промахнись. Закати ему, да смотри, чтоб влепить строго в лоб, промеж глаз, и так, чтоб хрустнула переносица. Давай, родимый! Только со всей серьезностью и убедительностью в голосе. Вспомни школьный театральный кружок и действуй, как учили.
— Во мне больше не гнев — страх был, государь, — простодушно ответил я и еще простодушнее добавил: — За тебя, царь-батюшка, перепугался.
— За меня?! — удивился Иоанн.
— За тебя, за тебя, — подтвердил я, радостно отмечая в душе это удивление и в то же время осаживая свое ликование, ибо время для него еще не настало. — Да так, что и слова молвить не мог, хотя и следовало бы.
— И что за напасть мне грозила? — недоверчиво прищурился царь, вопросительно склонив голову набок.
— Была в моей жизни одна встреча. Давно это случилось, очень давно, но до сих пор она перед моими глазами. Суровы были скалы, что встретили наш разбитый корабль, суров и ветер, который пригнал его к ним. Холодом веяло от тех мест. Смертельным холодом, — приступил я к живописанию своего приключения.
Трудился на совесть, а потому не спешил, стараясь описать все в мельчайших подробностях. Еще бы — от того, сумею ли я нарисовать достоверную картину якобы происшедшего со мной, зависела вся моя дальнейшая жизнь, точнее ее продолжительность, а потому следовало создать такое полотно, чтобы оно смотрелось перед моим собеседником как живое. Хорошо хоть, что у Иоанна вроде бы богатое воображение, все мне полегче…
— И тогда поведал мне оный кудесник, будто смерть моя приключится от некой жидкости, кою я выпью. А затем повелел закрыть очи и, возложа персты на мою главу, вопросил: «Что зришь ты, отрок, в туманной мгле?» И в тот же миг предстал передо мною вдали образ человека в красном, над коим парил загадочный двуглавый орел. Я испугался, ибо доселе, сколь бы ни путешествовал по белу свету, сколь бы ни странствовал по далеким странам и неведомым городам, ни разу не видал ни этого лика, ни диковинной двуглавой птицы. И когда я поведал кудеснику о своем видении, то он пояснил, что судьба моя связана с этим человеком, и стоит мне лишиться моего живота, как пройдет всего три седмицы и еще три дня, и человек, над главой коего парила эта странная птица, также скончается. Кончина же его будет долгой и вельми тяжкой, ибо тяжелы грехи его и долог путь к их искуплению.