— Он знал о том, что она умерла?
— Кирин брат Егор — он переехал в Воронеж и живет сейчас там, да вы его видели на похоронах в понедельник — сообщил.
Кокорин вновь сделал паузу на ведение протокола. Правдивость показаний Богдановича в той части, которая касалась его жены, сомнений не вызывала, постепенно вырисовывался ее психологический портрет: жила с отчимом, значит, непростые взаимоотношения в семье не могли не сказаться на ней; затем — неудачное замужество, супружеские измены — снова травма; потеря работы, отвращение ко всему ненастоящему, фальшивому, театру в том числе и, наконец, второе замужество. В тридцать лет одинокая женщина находит прибежище, начинает новую жизнь, но вдруг оказывается, что и этот человек ее обманывал, и она уже не в состоянии видеть в нем родного, она видит в нем насильника и обманщика, нечистоплотного торгаша. Все, что было в ее биографии подлого и лживого, наслаивается, она теряет веру, отчаянно пытается жить той жизнью, которую навязывает ей Богданович, тратит деньги на приобретение подруг, но понимает, что такой дружбе грош цена, и продолжает оставаться одинокой, какой и прожила всю жизнь, несмотря на обилие знакомств и наличие семьи.
— В ваше отсутствие Кира Михайловна брала деньги?
— Там не хватает полутора тысяч долларов.
— Часть из них вам вернули?
— Триста сорок тысяч в российских рублях.
— Знаете, куда она потратила остальные?
Богданович кивнул:
— На частного сыщика, который обнаружил ее… мертвой.
— Вы с ним разговаривали?
— Сегодня по телефону. Он не сказал, какое именно поручение она ему дала.
— Подобные сделки утрачивают конфиденциальность со смертью клиента, но только в отношениях с органами надзора и охраны правопорядка. Для всех остальных, тем более лиц, которым предъявлено обвинение, это пока остается тайной в интересах следствия. — Кокорину показалось, что Богданович вот-вот грохнется в обморок: лицо его стало мертвенно-бледным, он вынул платок и стал отирать лицо, ожидая подвоха, но все же не решаясь задать вопрос, который мог ему подсказать, как вести себя дальше.
— Я понимаю, — проговорил он едва слышно, — понимаю. Для меня это не тайна, Алексей Михайлович.
— Вот как?
— Если можно, стакан водички, пожалуйста…
Кокорин подошел к маленькому холодильнику «Снайге» в противоположном углу, достал бутылку «Ессентуков».
— Я нервничаю, — продолжал Богданович. — Нервничаю от двусмысленности ситуации. Хочу, чтобы вы меня поняли: она умерла… Застрелилась или ее убили, тут уж не мне разбираться… А я — без пяти минут на скамье подсудимых. Я виноват во всем, виноват, и не ищу никаких оправданий…