Он с размаху влепил ей пощечину, но она не отступила, а, напротив, бросилась на него и попыталась ударить сжатыми кулаками в грудь. Богданович схватил ее за руки, развернув, бросил на пол.
— Кто бандит, дура?! Кто убийца?! Ты что, видела, как я убивал?!.
— Мразь!.. Я же всегда знала, что ты мразь!..
— Кто ж ты сама такая, раз пошла за меня замуж?!
— И в тюрьме ты сидел не за растрату, а за изнасилование, сволочь!.. А теперь делаешь вид, что работаешь в поте лица, а сам грабишь людей!
— Заткнись!!!
— Я заткнусь, Богданович! — поднялась Кира с колен и прожгла его гневным взглядом почерневших глаз. — Я заткнусь. Не велика честь быть женой бандита! Тем более что тебя не сегодня-завтра посадят и все, что ты награбил, конфискуют — и дачу, и машину, и антикварную мебель!..
— Я тебя убью, стерва! — побледнев, затрясся он. — Убью!
— Убей! — крикнула она. — Тебе же не привыкать! Ты же фашист! Хуже Гитлера…
— Идиотка! Эта книжка продается на любом углу! На Красной площади!.. Эти деньги не мои, это… это все не мое — и часы, и…
— Не лги! Не лги! Мне не нужно лгать, я же тебя знаю! Нашел дурочку! Можно подумать, у тебя есть разрешение на израильский автомат!
«А ведь заложит, истеричка, — подумал Богданович. — Уйдет, а потом заложит, сообщит в ФСБ, и ни Шорников, ни Домоседов не защитят — открестятся, не пожелают вызывать подозрений. «Лепаж» еще куда ни шло, а «узи» и гранаты…»
Он достал из стола сигару и закурил. Кира плюхнулась в кресло, закрыв лицо руками, принялась выть в бессильной злобе, маятником раскачиваясь вперед-назад.
— Послушай, Кира, — неожиданно для себя самого опустился он перед ней на колени, — послушай меня!.. Ну, что с тобой происходит? С чего ты взяла, что я кого-то убил? Ты же знаешь, что я имею дело с крупными суммами денег, у меня нет охраны. На меня могут напасть, попытаться ограбить…
— Я не верю тебе, — всхлипывая, замотала она головой. — Ты же насильник, ты уркаган!..
Он чувствовал, что никакие аргументы не подействуют, и жизнь их теперь едва ли наладится — даже такая, какой они жили до сих пор.
— Успокойся, Кира, — предпринял он последнюю попытку. — Успокойся и постарайся мне поверить. Если хочешь — можешь уходить, я тебя не держу, только не надо обвинять меня в том, чего я не совершал.
— Я хотела тебя спасти, Леон, — вытерла она ладонями слезы. — Ты ж всегда жил двойной жизнью, ты и сейчас мне лжешь!
«Себя ты хочешь спасти, а не меня, — раздраженно подумал Богданович. — А я тебе нужен не больше, чем ты мне. Пожили, и хватит!»
Кира откинулась на спинку кресла и затихла, слезы катились по ее щекам. Громко тикали настенные часы, было далеко за полночь.