Вскоре мистер Кэри начал вещать:
— Самое важное — держаться всем вместе. Мы все пойдем на это собрание, да, сэр, именно все как один, даже вы, Гамильтон!..
Раздали по второму мартини, а затем еще по полстакана. Дополнительные полстакана — традиция дней рождения, вызывала массу шутливых споров — поровну ли Брэд разливает половинки. Затем все отправились к праздничному столу, и тут вовсю заблистало семейное остроумие.
И хотя в этом узком кружке Джона лишь из вежливости считали своим, ему было совершенно ясно, почему для Линды все это значило так много. Это была жизнь, которой она хотела для себя. Жизнь, богатством и приятным убеждением в собственном превосходстве защищенная от необходимости борьбы.
Он был почти уверен, что когда в прошлом году, в угаре шумного успеха его первой выставки, жена заставила Джона уйти из фирмы «Рейнс и Рейнс», ей представлялась именно такая жизнь — где в центре была она, — жена знаменитости, а он — рядом с ней вроде прославленного Гордона Морленда.
И пока Гордон рассказывал смешные истории о примитивных отелях в Агридженто, пересыпая свою речь безграмотными фразочками на сицилийском диалекте, Джон думал о Линде, лежащей в темной пустой спальне.
«Вдвое больше того, что ты получал раньше — будет двадцать пять тысяч, верно?»
Вот что должно ее мучить. Именно это — сильнее чем все прочее. С такими-то деньгами, конечно, думает она, я смогла бы одеваться гораздо лучше Мэри Рейнс, я смогла бы осадить Паркинсонов, я смогла бы устраивать самые элегантные званые обеды…
И это непрошеное ясное представление о мечтаниях жены тут же лишило его душевного равновесия. На первый взгляд в них не было ничего неразумного. Гордон Морленд ей посочувствует. И старый мистер Кэри — тоже. По этому поводу ей посочувствует почти каждый. Он попытался представить себе лица сидящих за столом, когда он объявит им, что отказался от места, где ему платили бы двадцать пять тысяч долларов плюс премии — из-за того, что решил писать картины, которые в компании Кэри считают настолько скверными, что никогда о них не говорят. Червяк сомнений ожил и снова принялся грызть его. После обеда мистер Кэри настоял на том, чтобы Морленды показали свои слайды. Из гостиной вынесли мебель, повесили экран и с шумом установили проектор.
Тимми и даже Лерой были приведены и усажены на полу. Свет погасили, и Гордон Морленд неестественно высоким голосом, пародируя высокопарную манеру лекторов, начал комментировать слайды. Сидя в темноте, Джон пытался побороть свое волнение.
Они уезжали из Кортина дАмпеццо и были на пути в Австрию, когда он услышал смех. Он донесся из-за их спин, из коридора — сдавленное, возбужденное хихиканье. Ему стало не по себе. Он подумал: неужели я уже дошел до того, что мне мерещится ее голос? Но смех раздался снова, и голос Линды весело позвал: