— Назначь сам, сколько тебе причитается.
Он ответил:
— Дирхем.
Я сказал:
Пока я живу, пока я дышу,
Твои дирхемы будут множиться.
Рассчитай по счету и попроси,
Чтоб о них потом не тревожиться.
И добавил:
— Дирхем умножим на два, на три, на четыре, на пять, — и так продолжал до двадцати считать. Затем спросил:
— Сколько же тебе дать?
Он ответил:
— Двадцать лепешек.
Я приказал дать ему, что он просил. Тогда он сказал:
— Нет удачи при невезении и нет избавления при лишении.
ГАЙЛАНСКАЯ МАКАМА
(седьмая)
Рассказывал нам Иса ибн Хишам. Он сказал:
Как-то раз, когда мы были в Джурджане в кругу друзей и беседовали, оказался в нашей компании человек, который держал в памяти и передавал многие истории об арабах, а именно Исмат ибн Бадр ал-Фазари. Зашла у нас речь о тех, кто уклонился от спора с противником из благоразумия, и о тех, кто уклонился от спора с противником из презрения к нему. Упомянули ас-Салатана ал-Абди и ал-Баиса[23] и какое презрение выказывали к ним Джарир и ал-Фараздак[24]. Исмат сказал:
Я расскажу вам, что я видел собственными глазами, а не передаю с чужих слов. В то время как я путешествовал по областям племени тамим на верблюдице отменной и вел в поводу для нее сменную, появился передо мной всадник на темно-бурой верблюдице, плюющейся пеной. Когда мы, поравнявшись, чуть не столкнулись, он громко произнес:
— Мир тебе!
Я откликнулся:
— И тебе мир и милость Бога и его благословение! Кто ты, о рыцарь громогласный, говорящий слова прекрасные?
Он ответил:
— Я — Гайлан ибн Укба, Зу-р-Румма[25].
— Рад видеть тебя, герой знаменитый, знатностью своей именитый, тот, чьи слова слышны повсюду.
— Да будут долины твои обширны, соседи мирны. А ты кто?
— Исмат ибн Бадр ал-Фазари.
— Да продлит Бог твою жизнь! Рад я славного друга найти, с тобою нам по пути.
Мы поехали вместе, и когда стал донимать нас полуденный зной, он сказал:
— Исмат, не поспать ли нам, что-то солнце припекает.
Я ответил:
— Как тебе угодно.
Мы направились к деревьям ала, похожим на девушек, локоны распустивших, и к зарослям тамарисков, шеи свои склонивших. Мы расседлали верблюдов, сели и принялись за еду, но Зу-р-Румма ел очень мало. Потом мы совершили молитву и расположились в тени тамарисков для полуденного сна. Зу-р-Румма улегся, я сделал то же самое: землю под спину себе подстелил, да только сон ко мне не спешил. Тут я увидел невдалеке верблюдицу, изнуренную солнцем, с большим горбом и без седла, а рядом спал человек, как видно, приставленный к ней, — то ли погонщик наемный, то ли раб подневольный. Однако я тут же отвлекся от них — ведь то, что тебя не тревожит, надолго привлечь не может. Зу-р-Румма поспал немного, затем проснулся. А было все это в то время, когда он высмеивал в стихах людей из племени мурра. Тут он возвысил голос и стал декламировать: