ТАМИМСКАЯ МАКАМА
(сорок восьмая)
Рассказывал нам Иса ибн Хишам. Он сказал:
Меня назначили управлять одним из вилайетов[205] Сирии, а вазиром туда назначен был Сад ибн Бадр из племени фазара, что зря не растратит ни динара; начальником почты — Ахмад ибн Валид, он своей честностью знаменит; жалобы разбирал Халаф ибн Салим, которого мы за справедливость хвалим; назначили в диван переписки араба из племени саваба, сирийца поставили над казной, чтобы оплошности не допустил ни одной.
И стал этот вилайет средоточием людей благородных и местом, где они останавливаются. Прибывали они туда один за другим, так что в глазах рябило и в сердце не хватало места для всех.
Среди прибывших туда был Абу-н-Нада ат-Тамими, но ничьи глаза на нем не остановились и ничьи сердца ему не открылись. Вошел он однажды ко мне, и я по заслугам его оценил, в центре зала его усадил и затем спросил, на что устаз[206] уповает и как его жизнь протекает.
Он огляделся вокруг и сказал:
— Среди утрат, в унижении, среди низких, в презрении — так моя жизнь течет, а люди вокруг — словно ослиный помет: удача понюхает их — они смердят, хочет помочь им — а они не хотят. Клянусь Богом, поглядел я на них — и что же? Только лицом и одеждой они на людей похожи!
И закончил такими стихами:
О мой Сиджистан, ты лучшее в мире место,
Пусть милость Божья дождем на тебя прольется!
И если мне суждено тебя вновь увидеть
И в дальнем пути верблюдица не споткнется —
Найдется ли замена тому, кто умер,
И жизни былой, которая не вернется?
ВИННАЯ МАКАМА
(сорок девятая)
Рассказывал нам Иса ибн Хишам. Он сказал:
Был я в молодости кроток нравом и поведением, тверд в суждениях и не заслуживал осуждения. Весы своего ума я держал в равновесии, знал, когда оставаться серьезным, а когда куролесить. Завел я себе друзей, одних — для сердечного общения, других же — для развлечения. Дни я для дела предназначал, а ночи за чашей коротал.
Однажды вечером собрались у меня друзья закадычные, к беседе привычные, острословы отличные. Звезды чаш мы по кругу пустили, пили и все кувшины опустошили. И тогда подумалось нам: надо кровь отворить большим бурдюкам. Мы выпустили душу одного из них, и он остался словно раковина, жемчужины лишенная, или город, от жителей опустошенный. Когда обнаружили мы подобное положение, потянули нас злонамеренные побуждения в дом торговки вином.
Ночь одета была зеленым парчовым плащом, волны мрака перекатывались кругом. Мы пустились в плаванье по этому морю, но призыв к молитве услышали вскоре. Тут поклонники дьявола отступили и на зов муэдзина поспешили. Встали мы в первый ряд, куда становятся праведники, когда молитву творят, как люди солидные и достойные, с движеньями взвешенными и спокойными. Ведь любому товару место свое назначается и любому делу время определяется.