— Обед готов?
— Почти готов, Эдгар, — извиняющимся тоном ответила мать.
— А я готов пообедать, — сказал молодой человек и углубился в газету. Вскоре ввалились остальные. Подали обед. За столом вели себя довольно грубо. Чрезмерная мягкость и извиняющийся тон матери только подстегивали присущую сыновьям грубость. Эдгар попробовал картофель, по-кроличьи проворно пожевал, недовольно посмотрел на миссис Ливерс и сказал:
— Картошка подгорела, мать.
— Да, Эдгар. Я на минутку про нее забыла. Если она тебе не по вкусу, может, поешь хлеба.
Эдгар сердито посмотрел через стол на Мириам.
— А Мириам чего делала, почему недоглядела? — спросил он.
Мириам смотрела на брата. Губы ее дрогнули, темные глаза сверкнули, она поморщилась, но не вымолвила ни слова. Опустила темноволосую голову, проглотила и гнев свой и стыд.
— Уж, конечно, трудилась вовсю, — сказала мать.
— Картошки сварить и то у ней ума не хватает, — сказал Эдгар. — Для чего ж ее дома держат?
— А чтоб подъедала все, чего в чулане остается, — подхватил Морис.
— Никак не простят нашей Мириам тот картофельный пирог, — засмеялся отец.
Девушка была совсем уничтожена. Мать сидела молчаливой мученицей, чужая за этим грубым застольем.
Все это озадачило Пола. Он недоумевал, откуда такой накал чувств из-за нескольких подгорелых картофелин. Мать семейства возводила до некоего священного долга всякую пустячную работу по хозяйству. Сыновей это злило, им казалось, она этим подчеркивает, что они ее недостойны, и они отвечали грубостью да еще глумливой заносчивостью.
То была для Пола пора, когда недавний мальчик становился взрослым. И в доме Ливерсов, где все пронизано было благоговейной духовностью, почудилось ему таинственное очарование. Что-то разлито в самом воздухе. Вот его матерью повелевает разум. А здесь что-то совсем иное, что-то влечет, покоряет, а в иные минуты отталкивает.
Мириам горячо заспорила с братом. Позднее, когда братья опять ушли, мать ей сказала:
— За обедом ты не оправдала моих надежд, Мириам.
Девушка потупилась. И вдруг, устремив на мать горящий взгляд, воскликнула:
— Они просто скоты!
— Но ведь ты обещала не пререкаться с ними, — сказала мать. — И я надеялась на тебя. Для меня невыносимо, когда вы бранитесь.
— Но они такие злые! — воскликнула Мириам, — и… и невежи.
— Да, дорогая. Но сколько раз я тебя просила не возражать Эдгару? Пусть говорит, что хочет.
— Да с какой стати ему это позволять?
— Разве ты недостаточно сильна, чтобы вынести это, Мириам, ну хотя бы ради меня? Разве ты так слаба, что не можешь не пререкаться с ними?