— Как только остановимся, станет темно, — согласился я.
— Надо… охонь…
— А за нами идет кто-то, — вставил Чак. — Во, слышите…
Все замолчали. Сквозь стук колес и дребезжание мотора из-за стены туннеля донесся такой звук, будто по железу скребли ногтями.
Или длинными кривыми когтями.
Потом раздались глухой шепот, очень тихий и неразборчивый, и едва слышное звяканье. Казалось, что источники звуков движутся за стеной, сопровождая дрезину.
— Это не за нами, — сказал я Чаку. — А рядом с нами.
— Да нет же, там тоже кто-то есть. — Он ткнул пальцем назад.
Я прислушался.
— Ничего не слышу.
— А ты ухи развесь пошире, человече. Точно говорю: идет там кто-то. Не идет даже, а так… спешит, короче. Быстро-быстро перебирает ногами. Только не пойму — по полу или по потолку… А, нет, вверху он, точно, а то б вода плескалась, понимаешь? За провода с трубами, сволочь, цепляется, как тогда!
Я снова прислушался — и вроде бы на этот раз действительно услышал легкий стук и цоканье во мраке туннеля позади.
Тарахтение мотора стало тише, он снова задребезжал. Фара замигала, угасая.
— На парах одних едем, — подал голос Почтарь. — Горючего совсем не осталось.
— Юна, достань бинты, — сказал я. — Чак… Нет, Почтарь, отломай две рукояти от тумбы этой.
— Я те отломаю! — возмутился монах.
— Все равно твоей дрезине конец, а нам нужны факелы. На что еще бинты намотать?
— Инструменты у меня есть, вот на что.
Он склонился над чем-то, лежащим около тумбы, в этот момент двигатель стих, и в туннеле наступил непроглядный мрак.
* * *
Темноту наполняли звуки.
Плеск. Бульканье. Журчанье. Приглушенный скрип и лязг за стеной. Цоканье и частый стук позади.
Они усилились, как только погас свет.
— Тварь там не одна, — прошептал Чак.
Заплескалась вода — кто-то бежал по шпалам. Замычал Лука Стидич. Юна Гало сказала в темноте:
— Я делаю факелы. Один почти готов, но мне нечем зажечь и…
— Их надо сбрызнуть горючим, — перебил я. — Почтарь, у бака широкое горлышко? Отвинти, чтобы факелы можно было внутрь просунуть. Там на дне еще что-то есть…
Я едва не вскрикнул, ощутив рядом движение, и тут же голос монаха произнес над ухом:
— Не шевелитесь никто. Сейчас я… сейчас…
Раздался щелчок, потом бульканье. Возник непривычный запах — вроде какая-то смесь спирта с бензином, машинным маслом и чем-то еще. Я вспомнил про раздутый черный портфель, который переложил на полку с задней лавки, когда впервые залез на дрезину.
Цоканье, стук и плеск нарастали. Я встал коленями на лавку, подняв перед собой пистолет и хауду.
Юна сказала с другого конца дрезины:
— Ктонибудь, дайте мне зажигалку! Лука, у вас есть?