Кладем его в маску противогаза и, постепенно поворачивая языком, откусываем. Солдат ко всему приноровится.
Кончаются занятия, и приходят минуты «личного времени». Каждый день их ровно пятьдесят.
Мы пишем письма, перечитываем те, что получили.
Мама теперь в Москве одна: папа умер. Она похоронила его холодным февралем сорок второго года на Рогожском кладбище. Рабочий кладбища — старик-инвалид — запросил за рытье могилы тысячу рублей. Могилу пришлось долбить самой.
Я снова и снова пробегаю глазами расплывшиеся от слез строчки. Вижу отца, больного, тяжело больного человека, слышу его последние слова: «Ивановна, вон! Русский немцу Москву никогда не отдаст!» Я его и запомнил таким — гневным, рассерженным, убежденным.
Я пишу маме. Пишу Инге. Она вместе с матерью и Игорем по-прежнему в Казани.
Мы ставим точки на своих коротких солдатских письмах и кидаемся на газеты.
Вести в них недобрые.
Пережито жестокое лето. Надежд оно не оправдало, утешений не принесло. Военные сводки — одна другой хуже: «оставили Ворошиловград», «бои у Ростова», «отражали атаки в районе Новороссийска!»
Теперь враг подошел к Волге. Бои идут в Сталинграде.
Снова, как и осенью сорок первого, радио передает одну музыку…
По училищу проходит слух, что нас не доучат, пошлют под Сталинград. Командование этот слух опровергает.
Нам снова приходится настраивать себя на продолжение учебы. А ей и конца не видно. Кажется, никогда не вылезем мы из этого маленького уральского городка, разбросанного по склонам холодных, неприветливых гор.
— Товарищ курсант, расскажите о разведке пути.
— Товарищ курсант, объясните…
«Товарища курсанта» спрашивают в день сто раз. И все он должен объяснить, показать, описать, решить, собрать, разобрать, начертить.
И тем не менее день, когда Товарищ Курсант перестанет быть курсантом и когда к нему вопросов больше нет, такой день настает!
Светит весеннее солнце. Искрятся сосульки на крышах. Сумерки, холода отступили.
Мы стоим в строю и слушаем приказ; «присвоить звание лейтенанта с рекомендацией в гвардию Доронину, Крылову, Курскому, Тучкову». В гвардию рекомендуют тех, у кого круглые пятерки по всем дисциплинам, остальные — просто лейтенанты, некоторым, Кондратюку, например, дали младшего. Не вытянул.
— Товарищ младший лейтенант, вы меня неправильно приветствуете, — ехидно замечает Кондратюку Курский, — придется с вами позаниматься…
Мы — Тучков, Курский, Доронин и я — идем в административный корпус получать назначения. Нам всем четверым дают пакеты, на которых написаны три слова: «Юго-Западный фронт».