'Да что тут пить-то...почитай, ничего и нет.'
'Ладно, ладно, мы же не всю... так, чисто символически...'
'Огурчики достань... чего там, губы-то мочить... символически...'
Командир фарисейски закатил глаза :'Нет, ну если только по стаканчику, вреда ведь не будет... '
'Какой там вред. Натуральный продукт. Настойка элеутеррокока, с клюквенным экстрактом, лимонной корочкой, и ещё кое-что , для вкуса... вздрогнем.'
'Ух.'
'Вот.'
'Мать его.'
'Х-хых...'
'Щас бы ещё и сигаретку... А чего мы отмечаем-то?'
'Горюем... тоска по Родине.'
'А. Ностальгия! Понимаю...'
'Нет, не понимаешь... вот я - украинец.
Всю жизнь прослужил в родном ПВО,эскадрильей командовал, потом - летал испытателем в НИИ ВВС имени Чкалова... чего только не испытывал.
Три раза ... ну ладно. И вот теперь какие-то уроды , политики, мне скажут - ты не советский лётчик, а лётчик украинский, и должен с русским лётчиком сражаться!'
'Бу-а-а-га-га...'
'Тебе смешно. А вдруг ТАМ, внизу, такое вправду произойдёт?'
'Да ты что, Толя... сдурел? Быть такого не может. Наш Союз - нерушимый.'
Бортинженер был человеком основательным и во всякий бред никогда не верил.
21 августа 1991 года, Восемь часов тридцать минут Московского времени.
Город Ходжент Таджикской ССР, улица Гафурова, дом 32. Ленинабадский ордена Дружбы Народов Шелкокомбинат имени Розы Люксембург.
Заводская поликлиника, кабинет главного врача.
Затаив дыхание, операционная сестра Гюльчатай Ивановна слушала, как её любимый табиб, акушер-гинеколог, старый и мудрый Яков Константинович Балабушко, подыгрывая себе на рубабе, приятным баритоном проникновенно выводит вечные строки любви, которые полтысячи лет тому назад написал на каменистых брегах Сырдарьи местный поэт - Камоли Худжанди :'Эй чони ман асират!' ('Ты - пленница моей души! ')
Когда смолк последний стон растревоженной струны, Гюльчатай Ивановна смахнула невольно набежавшую слезу и захлопала в ладоши :'Офарин, рустам!'
Яков Константинович опустил инструмент, по восточному изящно прижал руки к груди :''Ташаккур. Як бори дигар идатон муборак. Ман хамаи шуморо дуст медорам.'
В который раз Гюльчатай Ивановна была удивлено, как легко, свободно, изящно и красочно изъяснялся её начальник на местном наречии...
Сама-то Гюльчатай и дома старалась говорить исключительно по-русски... потому что она по-русски, честно говоря, уже и думала. Смешно, правда- пытаться произнести по -таджикски слова скальпель, зажим или эррозия шейки матки.
Так что и в школе, и в медучилище и она, и другие девочки говорили на русском языке, а таджикский ассоциировался у неё с чем-то милым, детским, деревенским- кишлак, ишак, бабай, чурек... детство, это хорошо и очень приятно. Но человек всё равно когда-нибудь становиться взрослым...