— А жизнь он не хочет остановить? — крикнул я в отчаянии.
И она, увидя мое отчаяние, нежно сжала мне руку.
— Сегодня мой отец обещал пойти к Хаджи Керантуху, на коленях просить, чтобы он позволил нашей семье поехать вместе с вашей. Он не хочет разлучать нас с тобой.
Как она хотела меня утешить! Как горько мне было слышать, что ее отец готов стать на колени с этой бесполезной мольбой.
— Скажи своему отцу, пусть не унижает себя напрасно. Хаджи Керантух никогда на это не согласится назло нашему молочному брату Шардыну, сыну Алоу.
Она еще молчала, совсем обессиленная этим новым ударом, когда вдали раздался тревожный голос ее матери, звавшей дочь. Фелдыш вздрогнула и, взяв кувшин, стала спускаться к роднику.
— Не проси никого и ни о чем, — сказал я, догнав ее. — Послезавтра, как только солнце поднимется, приходи сюда, к каштану, я предупрежу своих родных и возьму тебя замуж. Послезавтра ты уйдешь отсюда вместе со мной.
— А что будет с моими родными? — сказала она и заплакала.
Я впервые прижал ее к своей груди и стал вытирать слезы с ее заплаканного лица. Она вырвалась, чтоб взять кувшин, но я опередил ее и сам наполнил кувшин водою. По нашим приметам, полный кувшин — к счастью. Разве я мог знать тогда, что этот день был нашим последним с нею счастливым днем!
Я поднял кувшин и сам поставил ей на плечо — и не пошел за ней, а только смотрел вслед: как она шла по дорожке, поднимавшейся в гору как змейка, как изгибался то в одну, то в другую сторону ее тонкий стан и как скользили по ее спине то туда, то сюда две длинные каштановые косы.
— Где ты, Фелдыш? — донесся сверху голос ее матери.
— Иду, иду, не бойся, мама, — откликнулась она.
Мог ли я знать тогда, что в последний раз слышу ее голос?
Хотя нет, неправда, я услышал его еще один раз в своей жизни! Но об этом потом, потом, дорогой мой Шарах! До этого еще далеко. А для того чтобы рассказать тебе всю свою долгую жизнь, я должен рассказывать ее подряд — иначе запутаюсь.
Весь следующий день наша семья провела в сборах, и накануне дня, назначенного для переселения, никто из нас всю ночь не спал. Мы уже сложили все, что брали с собой в дорогу, и сидели молча у своего очага, который горел в последний раз. Отец запретил матери плакать, считая, что слезы могут принести несчастье перед уходом в дальний путь, так же как перед уходом на войну. Но мать не могла удержаться. Чтоб не показывать своих слез, она закутала лицо платком, но слезы и оттуда все равно — капля за каплей — падали ей на платье. О аллах, сколько же слез она пролила тогда! Где у нее было спрятано до этого такое море слез? Она плакала о нас, и о своих братьях из Цебельды, о которых ничего не знала, и о своей старшей замужней дочери, про которую знала, что она уже плывет по морю.