Теренций не отвечал — мурашки бегали по спине, и она вдруг стала как из камня, он перестал ее чувствовать.
— Выходи! — с угрозой выговорил Никий и тут же спросил: — Это ты, Теренций?
Теренций не в силах был ответить, из его горла вырвался какой-то нечленораздельный звук, похожий на клекот.
Никий быстро подошел и, ухватившись за плечо Теренция, с силой потянул того на себя. Теренций испуганно разжал руки, сделал неловкий шаг назад, неправильно поставил ногу, вскрикнул от боли и едва не упал. Никий поддержал его и, развернув лицом, сказал:
— Ты напугал меня. Что ты здесь делаешь?
— Я... я хотел...— заикаясь, выговорил Теренций и не мог продолжать, увидев, как блеснул отсвет лунного огня в глазах Никия.
— Я же приказал тебе ждать у дома,— сдерживая напряжение и стараясь говорить спокойно, произнес Никий.— Зачем ты пришел? Ты следил за мной?
— Нет,— помотал головой Теренций,— я думал... думал, что ты можешь заблудиться... в темноте.
— Заблудиться? — усмехнулся Никий и, сделав паузу, сказал почти весело: — Ты правильно сделал, Теренций, мне и в самом деле не знакомы эти места. Почему же ты не окликнул меня?
— Не знаю... я испугался.
— Чего же ты испугался? — Теренций снова почувствовал напряжение в голосе Никия и, запнувшись на первом слоге, ответил:
— Те...темноты.
Анней Луций Сенека был человеком разумным и, как разумный человек, оценивал властителя с точки зрения собственных выгод. Ненависть или любовь к императору не были ему присущи. Император не человек, а высшая точка власти, нельзя любить или ненавидеть эту точку, а следует принимать ее как данность, но лучше все-таки находиться вблизи этой данности, чем вдали от нее.
Единственный раз он попытался увидеть в императоре человека, когда Агриппина, жена императора Клавдия (при котором Сенека несколько лет прожил в изгнании), вернув философа из ссылки, поручила ему воспитывать своего сына Нерона. Нерону было тогда двенадцать лет, незадолго до этого Клавдий его усыновил, и при тогдашнем положении дел при дворе будущее его императорство рисовалось весьма отчетливо.
Тогда-то Сенека и впал в иллюзию, единственный раз за всю жизнь. Судьба давала ему великолепный шанс — сделать будущего императора таким, каким хочет он, Сенека, и остаться при Нероне вечно незаменимым. Но иллюзия рассеялась довольно быстро — едва приступив к делу, он понял, что не может внушить мальчику ничего из того, что хотел: Нерон был уже заражен бациллой власти и ей невозможно оказалось противостоять. Уже в следующую ночь после того, как он стал воспитателем Нерона, Сенека увидел во сне, будто воспитывает Калигулу. Видение было таким ясным, что, пробудившись, он некоторое время озирался по сторонам и не мог понять, где находится.