Пришлось мне быть случайною свидетельницей и другого подобного факта: мальчик, уложив в ряд всех кукол своей сестры и ее подруг, сек их розгою по обнаженному туловищу, причем глаза его горели, лицо было красное, руки буквально дрожали. Свое поведение мальчик объяснил тем, что точно также наказывал отец своих детей, когда они провинились в какой-то шалости.
В другой раз, отец мой пригласил ко мне на детский вечер несколько сверстников-ребят. Среди них была маленькая девочка. Мы все танцевали в гостиной, и эта девочка танцевала также. Вдруг, совершенно неожиданно, она подняла очень высоко свою юбочку и засмеялась, лукаво поглядывая кругом.
— Что ты делаешь, бесстыдница! — накинулась на нее нянька, — как тебе не стыдно!
— Не стыдно, — также лукаво улыбаясь, отвечала девочка, — мама, когда сечет, раздевает меня до гола, так разве это стыдно?
Вот вам и своеобразная логика шестилетнего мудреца!
Помнится мне и такой случай: девочка из интеллигентной семьи очень часто, играя со своей куклою, поднимала её платье и под предлогом, что кукла её не слушается, то рукой, то розгой беспощадно наказывала ее, не чувствуя при этом ни малейшей жалости. Когда девочке делали по этому поводу замечания, она отвечала:
— Мама меня тоже так наказывает…
Из этой девочки выросла затем жестокая, бессердечная женщина, которую возненавидели все, ее окружающие; но — мало того — из неё вышла особа, лишенная всякого понятия о приличии и стыде…
В одном иностранном труде о падении нравственности приводится любопытная анкета, произведенная среди нравственно падших, при чем в числе вопросов был также и вопрос относительно наказаний в детстве. И эта анкета показала, что большинство тех, которые забыли о стыде и избрали самый постыдный образ жизни, были в детстве жестоко наказываемы розгою или плеткою…
Все это несомненно показывает, каким опасным орудием исправления является сечение, какие ужасные последствия оно может иметь для нравственного чувства наказуемых детей. Если даже быть может — что впрочем очень сомнительно — плеткою и розгою достигается исправление одного какого-нибудь порока, то ими создается другое, страшное зло — зло уже неисправимое.
Плетка и розга роняют, гонят, профанируют стыд. Стыд — красота, стыд — добродетель. Человеческое тело, как «богоподобное», не может быть подвергнуто позору унижения, даже в его неполном развитии, даже в человеческой миниатюре — в ребенке.
Человеческое тело не должно служить объектом, на который распространяется позорнейшее из прав человечества, право унижать, низводить на степень животного себе подобных.