Я выбрался из-под куста, с винтовкой на изготовку подошел к лежащим раненым, снял с них оружие и знаками приказал им встать и идти. Но они или не понимали меня, или не могли подняться. Что делать? На мое счастье, из близлежащего леса показался наш головной эскадрон. Дозор шел на рысях к мосту. Окликнув своих, я указал, где противник. Подошедшему эскадрону передал раненых немцев, а командиру доложил о случившемся.
Вспомнил я тогда, что на стрельбище из сорока выстрелов в цель у меня ложились тридцать восемь пуль, а здесь на близком расстоянии и в такую крупную цель только сорок процентов попадания! Однако неудачно начавшаяся разведка кончились благополучно, а все могло бы обернуться для меня очень плохо. Пленные немцы дали ценные сведения о своих войсках, и это вознаградило меня и за пережитые волнения, и за плохую стрельбу.
Прибыли мы в местечко в двенадцати километрах от Дукельского перевала, отправили лошадей в предгорье.
Вторая половина дня оказалась свободной, так как оборонительную позицию наш эскадрон должен был занять лишь утром. Высокие горы окружали местечко, и мне очень захотелось взойти на одну из них, чтобы осмотреть окрестность. Но раньше мне не приходилось взбираться на подобные горы, и я ошибся в расчете времени. Идти по густо заросшей лесом круче оказалось трудно, и мне пришлось затратить много времени, пока я достиг вершины.
Когда я осмотрелся но сторонам, меня поразила невиданная красота. Внизу, у подножия горы, лежало местечко с уходящей за гору дорогой, по которой мы пришли сюда; вокруг высились еще более могучие горы; передо мной лежало большое плато. Мне захотелось осмотреть его.
Пройдя около километра, я очутился в окопах, которые не так давно занимали русские. Окопы были неглубокие, обвалившиеся. Какая же здесь была стрельба! Тысячи гильз были разбросаны по окопам, огромными кучами они были навалены там, где, по-видимому, стояли пулеметы. Вокруг валялись лопаты, вещевые порожние мешки и окровавленное обмундирование. Много было могил, и ни одна ни была отмечена ни надписью, ни надписью, ни вешкой. Удручающе действовал вид небрежно засыпанных трупов: то тут, то там выглядывало плечо, торчали ступни босых ног, иногда виднелось лицо... Очевидно, наши цепи, выскочившие из укрытий, в самом начале наступления были расстреляны врагом, а убитых оставшиеся в живых успели только кое-как засыпать землей.
Мне захотелось пройти в окопы противника, откуда он вел огонь по нашим.
Когда я очутился в немецких окопах, они меня тоже поразили, но совсем по-иному: окопы были глубокие, оплетенные ветками, чистота в них была абсолютная, не заметно было предметов военного обихода, гильз не было и в помине. На большом кладбище в долине, куда я спустился, на каждой могиле был аккуратно оформленный холм, на каждой могиле был крест с надписью о захороненном. Офицерских могил не было вовсе, - вероятно, трупы офицеров увозились в Германию, - а на ефрейторских и фельдфебельских могилах все кресты были большего размера, чем над могилами солдат; с немецкой аккуратностью даже в смерти люди не уравнивались в правах и начальники возвышались над подчиненными.