И если б сказали ему: "Как же это ты, Алексей Тихоныч, незлобивый, мирный мужик, человека убил?" - он удивился бы этому вопросу и ответил: "Так это ж не люди. Это фашисты".
Не уменьшалась, а все росла и росла его злость на врага. Злость за то, что на нашу землю пришел, и за то, что любимый уклад жизни растоптал, и за то, что он воевать умеет, сызмальства сделал свой народ солдатской нацией и теперь разбойничает на нашей земле. И в этой великой, неукротимой злости была Куликова сила.
Давно уж прошел его страх перед немцем. Это раньше ему казалось, что немец все может: может внезапно окружить, может с тыла ударить, может танками раздавить, и силе его числа нет, и вездесущ он, и всемогущ, словно бог войны.
Но, воюя и каждый день сходясь в бою с врагом, увидал Куликов, что ничего сверхъестественного в нем нет. "Только нахальство сверхъестественное. Нахальством он и берет". Увидал Куликов, что и у фашиста не все железо, есть и фанерка; и нервишки у него тонки, - штыка уклоняется, ночи боится; и пятки у него проворные, - ишь, как бегает, когда мы нажмем!
Куликов первый в роте осенью форменно доказал, что не та теперь стала немецкая армия. Он пришел из разведки и принес документы, снаряжение и оружие с убитого немца.
- А языка, извиняюсь, не привел. Язык был, ног у языка не было, объяснил он.
Командиры стали разбирать документы, а Куликов все нетерпеливо переминался с ноги на ногу. Наконец, не выдержал:
- Вы винтовку ихнюю, винтовку поглядите.
- А что?
Куликов, торжествуя, взял винтовку, открыл затвор, все увидели грязь и ржавчину.
- Раньше я этого за немцем не замечал, - объявил Куликов. - Ржа завелась!
Про эту винтовку и про ржу он долго толковал среди своих. А если возражали ему, что все равно немцы воевать мастера и нам у них даже поучиться кое-чему нужно, он отвечал: "Ну что ж! Они нас воевать научат, а мы их воевать отучим. Навеки отучим! Уж это точно".
Видел Куликов и пленных гитлеровцев. Рваные, жалкие, вшивые, они жались к костру, который для них разложили в большом сарае, и Куликову, когда он глядел на них, все казалось, что это не люди, а вши у костра ползают. Комиссар пришел поговорить с пленными. Куликов ему сказал:
- Вы, товарищ комиссар, к ним не соприкасайтесь. Они все вшивые, - и такая брезгливость была в его голосе, что комиссар невольно расхохотался.
Куликову же пришлось и водить их на допрос. По дороге он пытался побеседовать с ними:
- Эй, ты, плюгавенький! Это ты собрался Россию покорить? Завоеватель! Где тебе, гунявому! Не покорить тебе России, понял?