Он пытался вырваться, но Бертран и Олег только сдавили крепче. Сатурн простёр к нему широкую длань и Марк задёргался сильнее.
— Ни один трон не стоит всех тех жизней, что ты сломал. Ты разгневал Уробороса и заслужил венца, но не трона. Суди, о Великий Змей, и пусть суд твой будет справедливым.
На мгновение утро почернело, словно Вселенную поглотил гигантский змей, и на горизонте возник Вечный город — древний, с широкими арками и гордым Колизеем, белыми статуями и роскошными храмами. От рыбацких деревень неслись простоватые песни и запах рыбы, от роскошных вилл аромат цветущих апельсиновых деревьев и розового масла. Всё громче заунывный звон литавр, мычание волов и грохот тяжёлых повозок…
— Нет… — прошептал Марк, — нет-нет, не надо… Я буду служить тебе лучше прежнего… Я буду прилежен и чист душой… Клянусь, я буду…
На широкой площади говорливый фонтан перекрикивала разномастная толпа: кто-то толкал застрявшую телегу, кто-то хлестал зазевавшегося раба, кто-то скандалил. Марк сдавленно охнул, когда симбионт змеиной кожей тихо слез с него и ртутью застыл у дрожащих ног.
— Не на… — начал разжалованный кардинал, но фраза оборвалась, когда мужчину подбросило вверх и вперёд.
И площадь загомонила, взвыла, увидав на мостовой распластанное тело в драной тоге. Лохматый человек осторожно поднялся и, оглядевшись по сторонам, дико заорал. Он рвал отросшую бороду и тряпьё на хилой груди, проклиная всех богов в мире. Вой его перешёл в обезумевший смех, когда появилась когорта вигилов и поволокла Марка вдоль по улице под улюлюканье толпы, швыряющей в него камни и гнилушки.
В мгновение ока город затих и померк. Ясное утро вновь заиграло красками осеннего Демидовска, оставляя на радужке глаз разноцветные пятна. Где-то внизу мели битые стёкла, шумел мотор мусоровоза, отрывисто сыпались команды "Левее!" и "Свали, придурок, зашибу!". Валентин, распростёртый у ног Сатурна, будто сломанная кукла, жалобно застонал, возвращая притихших людей в реальность. Он сильно побледнел, дыхание рвалось с жутким сипом, глаза закатились, исходя страхом.
На крышу приземлился Мартин, быстро оценил обстановку и на секунду замер, уставившись на бога. Затем поспешно поклонился и упал перед умирающим вором.
— Мартин… — гулко пророкотал Старик, — ты хотел знать, что было на последней странице… Бог может умереть, если сам отдаст жизнь человеку, которого любит…
Он тяжело опустился на колени и провёл ладонью по бледному мокрому лбу Валентина, хрипящего из последних сил.
— Я отдаю тебе всю свою силу и жизнь, ибо ты единокровный сын мой, и я желаю, чтобы ты жил. Да будет так.