И не было ни сияния, ни дрожания земли, ни грома, ни молнии. Лишь Хронос старел на глазах: кожа одрябла и повисла, яркие очи потухли, плечи сгорбились и просели под тяжестью многих сотен лет. Время убивало своего бога. Он оперся на бордюр, но дрожащая рука не выдержала, и Старик упал.
Валентин постепенно розовел, задышал ровно и тихо, открыл глаза и пошевелил пальцами. Медленно сев, он откашлялся и удивлённо ощупал всё тело. Боль ушла, мышцы горели невиданной силой.
— Так не бывает, — неожиданно громко заявил он остолбеневшему Мартину и обернулся к отцу.
Поймав взгляд сына, полный жалости и досады от бессилия помочь, Сатурн собрался с оставшимися силами и тягуче проскрипел:
— Даже бог времени оказался хронофагом… Старый дурак… Сколько лет я слушал этого проходимца, и не мог прижать тебя к сердцу… Столько времени потеряно, сын…
Валентин не удержал всхлип:
— Да… точно… Но мы же встретились… Оно ведь того стоило?
— Да… Одно слово, сын, одно слово на прощание…
— Ты — мой отец…
И на мгновение божье лицо, словно лучом солнца, озарила счастливая улыбка, которая тут же растаяла. Уголки рта опустились и навеки застыли на омертвевших устах. Голубые глаза остекленели, грудь перестала вздыматься.
Валентин отчаянно обхватил руками голову и в немой муке уставился на покойного, словно пытаясь взглядом вернуть его к жизни. Он растерянно шмыгал носом. Вор не привык кого-то терять.
— Он умег счастливым. Спокойным, — тихо проговорил Мартин. — Не каждый отец может похвастаться, что подагил сыну жизнь дважды.
Кардиналы, наконец, подошли. Вета так и осталась сидеть в стороне, обхватив колени руками и тихонько хныча, что голова раскалывается и чтобы её отпустили.
Валентин опустошённо молчал. Он хотел плакать и не мог. Не умел.
— Идём, — Олег положил тяжёлую ладонь на осевшее разом плечо.
— Куда? — тихо спросил Валентин и не узнал свой голос, пророкотавший далёким громом в горах.
— Теперь ты — Хозяин Времени. А мы твои кардиналы.
— Я же ничего не знаю… не умею…
— УзнАешь. Научишься. Времени будет полно. У тебя впереди вечность…