– Уважаемые товарищи по несчастью! – заявил Пападимитриу, выступая перед толпой, которая собралась на площади перед муниципалитетом в вечер после выборов. – Я клянусь, что постараюсь сделать явью ваши пожелания относительно будущего нашего острова.
Незадолго до этого избирательная комиссия закончила во второй раз подсчитывать голоса и объявила результаты выборов.
– Мы уже немало сделали для того, чтобы превратить Спиналонгу в цивилизованное место, – продолжал новый президент колонии, – и в каком-то смысле остров является более приятным местом обитания, чем те города и деревни, из которых мы прибыли. – Пападимитриу указал рукой на деревушку за проливом. – К примеру, у нас здесь есть электричество, а в Плаке – еще нет. В Греции вообще и на Крите в частности многие живут за чертой бедности и даже голодают, тогда как нам голод не грозит. Несколько дней назад из Элунды приплыло несколько лодок: ушей местных жителей достигли слухи о нашем процветании, и они обратились с просьбой дать им еды! Удивительно, правда?
Над площадью прошелестел одобрительный говор.
– Мы перестали быть изгоями, которые просят милостыню, выкрикивая: «Нечист! Нечист!», – вел дальше Пападимитриу. – Теперь люди сами обращаются к нам за помощью.
Он на несколько секунд замолчал, и кто-то из присутствовавших тут же крикнул:
– Ура Пападимитриу!
Когда крики «Ура!» стихли, адвокат закончил выступление:
– Нас всех собрало здесь одно обстоятельство – я о лепре, само собой. И хотя мы можем кое в чем не соглашаться друг с другом, не будем забывать о том, что мы обречены жить рядом. Болезнь пока не отняла у нас жизнь, поэтому давайте сделаем эту жизнь как можно лучше – это должно стать нашей общей целью.
Пападимитриу поднял руку и направил указательный палец в небо – знак победы и торжества.
– За Спиналонгу! – воскликнул он.
Две сотни собравшихся в едином порыве повторили этот жест, и над островом прозвучало:
– За Спиналонгу!
Не замеченный никем, Теодорос Макридакис, сгорбившись, отступил в тень. Он давно мечтал о должности президента, и его разочарование было горьким, как недозрелая оливка.
На следующий день Элпида Контомарис начала упаковывать вещи: вскоре им с Петросом предстояло съехать из дома главы колонии, переселившись в здание, в котором жил Пападимитриу. Элпида давно ждала этой минуты, но на душе у нее было тяжело – настолько тяжело, что даже сложно было ходить по комнатам. С трудом передвигая обезображенные болезнью, еще более непослушные, чем обычно, ноги, она укладывала свои пожитки для переезда. В какой-то момент очередь дошла до содержимого серванта – солдатиков, фарфора и серебряной посуды, которая принадлежала еще ее бабушке. Женщина задумалась, что будет с этими вещами, когда их с Петросом не станет: ни ей, ни мужу некому было передать по наследству все эти предметы.