— Вот сволочь Арчибальд! Это он сам так своеобразно развлекается…
— Ты с ним уже знаком?
— Иногда мне кажется, что знаком всю жизнь. Что и неудивительно. Если мы, условно, первый раз попали в Замок в восемьдесят четвертом, сейчас здешнее большинство — из двадцать пятого и дальше, внутри этого шестидесятилетнего зазора он мог делать что угодно. В том числе — соблазнять меня абсолютно ненужными в конце пятидесятых и начале шестидесятых мыслями, когда я в библиотеке, где моя тетушка была директором, с утра до вечера лазил по десятиэтажным полкам и читал черт знает что…
— И дочитался, — хихикнула Ирина, подхватила меня под локоть и снова потащила танцевать.
Хрен его знает, Арчибальда, может, он сюда веселящего газа напустил? Да у него и более эффективные средства есть, кто бы сомневался. Только меня отчего-то они не берут. Видать, нервный напряг дошел до точки срыва. А ребятам, может, и вправду стоит расслабиться как следует, отряхнуть, так сказать, со своих ног прах условностей? Завтра с ними легче разговаривать будет…
Стоп, стоп, братец, не берут, говоришь? Очень похоже, что берут, только по-своему!
Не вернуться ли сейчас в буфет, тряхнуть соблазнителя за лацканы смокинга и наглядно объяснить, чем человек отличается от…
От кого? Вдруг пришла отрезвляющая мысль. Жизнь, писал товарищ Энгельс, не более чем способ существования белковых тел. Если Арчибальд сейчас белковый, то — живой? А если кремнийорганический — то нет? Чушь собачья.
Вот «Манлихер» я оставил на столике, это напрасно.
Хотите, чтобы я потанцевал, да еще и вызывая восторг почтеннейшей, начавшей слетать с нарезов публики? Извольте!
— Танцуем «Семь-сорок»! Оркестр — урежьте!
Неизвестно откуда появившийся, натуральный оркестр Утесова тридцатых годов урезал. Не так мерзко и развязно, как в ранее упоминавшейся книге, но лихо и отвязано.
Наплясался я вволю, обучившись в двадцатилетнем возрасте в Одессе многим коленцам. Гибкости и дыхания хватало и сейчас, азарта, специальным образом перенаправленного — тем более.
Ирина мне не уступала, словно на Молдаванке родилась.
Провожаемые аплодисментами и восторженными криками, мы вернулись в тот же эркер. Я подвинул Ирине кресло, сел рядом, снова тормознул лакея. Брют из ведерка со льдом на мгновение перехватил глотку.
— И как?
— Великолепно. Давно я тебя таким беззаботным и раскованным не видела.
— Значит, на самом деле все заботы позади… Сейчас еще на несколько минут отлучусь — и все…
Ирина расцвела улыбкой и помахала мне рукой.
«Плохо, ох, плохо», — подумал я, ответно улыбнувшись.