От пациента отключили аппаратуру. Операционная сестра, следя за тем, чтобы не расстерилизоваться, бросила на простыню, всё ещё прикрывавшую покойника снизу до пояса, изогнутую большую "кожную" иглу, тоненький остаток мотка шёлка, иглодержатель и пинцет.
- Лёша, зашьёшь? – предложила Изабелла. Алексей кивнул в ответ: почему бы не попрактиковаться, тем более, что вреда от этого теперь уже точно никакого быть не может.
Старшая операционная сестра дежурной бригады уже готовилась к другой операции, выкладывая инструменты на специальный (инструментальный) столик в строго продуманном и годами отработанном порядке. Алексей, ловким движением перекинув нитку через носик иглодержателя, заправил её сквозь прорезь ушка в иглу, взял зубчатый "кожный" пинцет и только тогда взглянул на рану, которую ему поручили зашить. Вся она была залита кровью. И всё равно было видно сильно и ровно сокращающееся сердце. Алексей машинально взглянул на часы, висевшие в операционной над выходом в "предбанник", где хирурги обрабатывали руки. Выходило более двадцати семи минут с момента начала реанимации и более получаса с момента остановки сердца!
- Изабелла! Скорее сюда! Ах, ушла. Шура, беги за Станиславом Ивановичем, скорее! – крикнул он санитарке. – Лидия Ивановна, стерильный кетгут, стерильные зажимы. Скорее!!
Лидия Ивановна, едва взглянув, всё поняла, протянула Алексею тупфер – кровоостанавливающий зажим Кохера с марлевым шариком в нём и спокойно сказала:
- На-ка, йод на кожу пока. Ничего, сосуды мелкие – от потери крови не умрёт!
В операционную, на ходу цепляя маску и без бахил, уже входил Максимов, а с ним и Изабелла. Мгновенно оценив ситуацию, он уже давал распоряжения, бросив Алексею:
- Дай-ка, Лёша, я сам. Дело милицейское, сам понимаешь! Хотя всё одно – безкорковый теперь! Так, Изабелла?!
- Станислав Иванович.– дрогнувшим голосом произнесла аспирантка, уже успевшая присоединить электроды энцефалографа. – Альфа-ритм… Нормальный альфа-ритм! Это через полчаса-то!
Позже этот случай послужил темой доклада ассистента Максимова и самого Алексея на студенческом кружке. Вроде бы посылали статью в журнал "Вестник хирургии", но редакция почему-то не приняла. А пациент, который – по всем канонам – просто обязан был если и не умереть, то остаться безмозглым созданием, лишённым сознания и способным лишь на "растительный" образ жизни,– этот пациент не просто остался жить, но и стал трезвенником, а впоследствии учился так, что лишь прошлые грехи помешали ему получить диплом с отличием. Он не только бросил пить, но начал выступать с лекциями о вреде пьянства. Но всё это было потом. А тогда, в клинике, где он провёл около месяца (рана всё же нагноилась), он рассказывал Алексею невероятные вещи. Оказалось, что он помнил всё: и о чём говорила спасавшая его бригада, и как звали её членов, и как обсуждали его глупость и неизбежную гибель головного мозга, если удастся сохранить ему жизнь. Он рассказывал, что видел и себя на операционном столе, и бригаду со стороны, откуда-то сверху. Говорил, что его взяла досада и такое раскаяние за пьянку и эту глупость с водосточной трубой, что у него "в глазах потемнело и пришла мысль: если бы меня спасли, я бы стал совсем другим". А что было после этого, он вспомнить не мог. Ещё он просил никому об этом не рассказывать, "а то в психбольницу отправят!"