И вот теперь, живя в собственном доме, но в расчленённой России с убитой наукой, с последовательно уничтожаемой русской культурой, с почти уничтоженной экономикой, Фёдоров проанализировал свои настроения и ощущения, опыт дважды прожитых месяцев, положение собственной семьи, сохранённой его усилиями. Вывод был одновременно и утешительным, и ужасающим: да, ожидать катастрофы следует; но на этот раз она, вероятнее всего, придёт не изнутри, а снаружи – из злобного, жестокого внешнего мира, управляемого теми, кто выдаёт искусственно созданные, искусно направляемые процессы так называемой глобализации за нечто якобы естественное и неотвратимое. В действительности это – переход к фашизму, – был убеждён Фёдоров, – к фашизму всепланетному. Утопия, конечно. Кончина его предрешена. Но… сколько страданий причинит попытка воплощения этой утопии, сколько жизней унесёт, сколько породит несправедливостей, сколько отравит душ, сколько ресурсов – природных и трудовых – поглотит!
Эх, если бы можно было изменить вектор развития на рубеже семидесятых-восьмидесятых лет ХХ века! Сохранить бы СССР – этот реальный тормоз для наступления глобального фашизма, этот вероятный источник нового пути развития человечества – с главной духовной, а не потребительской компонентой! Ещё лучше было бы предотвратить приход к власти в СССР этого бородавчатого лысого Хруща – предтечи Горбачёва. "Стоп! – остановил самого себя Фёдоров. – А с чего это я взял, что такое невозможно? Ведь прошлое моей собственной семьи я изменил!.. Поживём – увидим! А в крайнем случае."
Приняв такое решение, Алексей Витальевич сумел вновь обрести душевное равновесие. Выехав в последние февральские дни 2004 года в Германию, заработал вполне приличную сумму. Да ещё и взял там беспроцентную ссуду. Так что ко дню Восьмого марта он смог устроить всем трём своим любимым женщинам (зачисляя в эту категорию и дочь, которой было лишь два с половиной месяца) грандиозный праздник. И жена, и мать улыбались, глядя на Алексея Витальевича: их любимый супруг и сын, судя по всему, сумел преодолеть какой-то невысказанный внутренний кризис, да и силы, видимо, прибывали с каждым днём.
В этой новой реальности Фёдоров не стал оформляться в службу занятости. Теперь-то он точно знал, что всё это совершенно бесполезно. Но главное было в ином: похоронив надежды на своё профессиональное трудоустройство, избрав в качестве главной жизненной цели счастье своих родных, благополучие своей семьи, Алексей Витальевич обрёл внутренний стержень, которого ему так не доставало долгие годы – всё время фактической безработицы после утраты профессиональной работы учёного-исследователя.