Маленькие дети закричали, но семья еще старалась продвинуться вперед. Но их глаза наполнились отчаянием, когда Букке рубанул своим обсидиановым мачете по их узлам. Они были люди; они жили. Если они свободные, в этих мешках все ценное, что есть у них. Если это семья рабов, то они будут должны ответить перед хозяевами за убыток.
Павек отвернулся, вспомнив ледяную усмешку Метисы; он тоже хотел жить.
Внезапно там, где Букке проверял вещи, что-то произошло, раздались крики, прибежал регулятор. Павек неохотно взглянул на то, что случилось. В одном из пакетов оказалась кожа хамелеона, которая могла растягиваться и уменьшаться, бывшая буквально на вес золота для любого волшебника — и абсолютно запрещенная в Урике.
Отец Букке произнес приговор — мужчина будет казнен на месте — с его рукой нечего делать в ямах по добыче обсидиана. Женщина и дети осуждаются к продаже на рабском рынке. Букке схватил ноющего младенца за ногу.
Мать зарыдала так громко, что могла поднять мертвого. Она предлагала свою жизнь за жизнь ребенка. Ребенок был вещью, которую никто не хотел: раб, который не мог ходить и прокормить себя стоил даже меньше, чем мужчина с одной рукой, а женщина была еще сильна и здорова. Букке прижал черный конец своего обсидианового лезвия к горлу младенца. Крики перешли в мучительные стоны. Потом еще одна женщина выскочила из вереницы. Она была дварф, а ребенок был человеком. У нее была единственная серебряная монета.
— Пожалуйста, продайте ребенка мне, этого достаточно?
Букке заколебался. Темплар имел право убить, но не право продать, и, в любом случае, сейчас был не тот случай.
— Возьми деньги и пусть проваливает, — крикнул Павек. Он выскочил было из сторожки, но остановился, едва удержав себя от того, чтобы физически разобраться с Букке. — Мы не палачи.
Вот это подняло некоторые головы людей в длинной очереди, выстроившейся перед воротами. Некоторые подняли головы только для того, чтобы полюбоваться, как темплары ссорятся между собой. Но большинство остальных, не темпларов, было убеждено, что темпларов долго учили и они карабкались по служебной лестнице только для того, чтобы превратиться в безжалостных палачей.
Букке освободил ногу младенца. Он взял серебряную монету, а женщина-дварф в мгновение ока схватила ребенка. Мать младенца рухнула на песок и обняла своими руками лодыжки Павека и из последних сил призывала благословление короля-волшебника на его голову.
Букке перехватил покрепче свое мачете. Воздух на открытом пятачке перед воротами сгустился, стало труднее дышать и стало так жарко, что, казалось, воздух сам вот-вот загорится. Павек взглянул на Букке волчим взглядом, как на врага, и спросил себя, достаточно ли он хорош, чтобы расправиться с ними обоими, Букке и его отцом, имея при себе только маленький металлический нож.