Вот королева-мать Мария-Юлия. Быть вдовствующей королевой в ее возрасте рановато. Ужасно! Она больше меня имеет основание их ненавидеть.
Королева, Коллер.
Королева. Это вы, Коллер? (Она беспокойно оглядывается.)
Коллер. Не тревожьтесь, ваше величество. Мы одни. Все сейчас у ног Струэнсе или королевы Матильды. Говорили ли вы с королем?
Королева. Вчера, как было условлено. Я застала его одного, грустного и задумчивого. Из глаз его текли слезы; он гладил огромного пса, своего верного друга, единственного из приближенных, не покинувшего его. «Сын мой, – сказала я ему, – узнаете ли вы меня?» – «Да, – ответил он, – вы моя мачеха… Нет, нет, – живо добавил он, – вы мой друг, мой настоящий друг, потому что вы жалеете меня! Вы пришли меня проведать?» И он с благодарностью протянул мне руку.
Коллер. Значит, он не совсем, как говорят, лишился ума?
Королева. Нет, но он раньше времени состарился, истощенный всевозможными излишествами. Его голова чересчур слаба, чтобы перенести малейшую умственную работу или малейший спор. Он говорит с трудом, с напряжением, но, когда слушает вас, глаза его оживают и блестят как-то по-особенному. Однако на этот раз его лицо выражало только страдание. Он сказал мне со скорбной улыбкой: «Вы видите, мой друг, все покинули меня… А Матильда, которую я так любил, моя жена Матильда, где она?»
Коллер. Нужно было воспользоваться этим случаем и открыть ему правду.
Королева. Я так и сделала, и притом достаточно искусно и осторожно. Я напомнила о его путешествии в Англию и Францию ко дворам Георга и Людовика и о том, как Струэнсе, сопровождавший его в качестве врача, вошел к нему в доверие, добился его дружбы и по возвращении в Данию был представлен молодой королеве; о том, как он, во время долгой болезни ее сына, был принят королевой запросто и ежечасно виделся с нею. Я описала ему восемнадцатилетнюю принцессу, которая доверчиво слушала речи молодого, красивого и честолюбивого человека. Вскоре он стал ее руководителем и советником. Под его влиянием она присоединилась к тем, кто требовал реформ, и, наконец, поставила во главе министерства этого Струэнсе, дерзкого выскочку, заносчивого фаворита, который благодаря доброте своего государя и государыни последовательно стал воспитателем принца, советником, графом, затем премьер-министром и, наконец, теперь, вероломно забыв долг чести и благодарности к своему благодетелю и королю, осмеливается оскорблять королевский трон!.. При этих моих словах огонь негодования заблестел в глазах несчастного монарха, его бледное, страдальческое лицо оживилось; оно внезапно покрылось краской, и с силой, которой от него нельзя было ожидать, король закричал: «Королеву! Королеву! Пусть придет королева, я хочу с ней говорить!»